– Ты об отце? Клянусь, я приехал в Италию уже после его
гибели, хочешь, паспорт с визой покажу? В конце концов, мои слова можно
проверить.
– Проверить можно, – не стала я спорить. – Только зная,
с кем имею дело…
Сашка поднялся, подошел и устроился на корточках возле моих
ног, вид имел покаянный.
– Жанка, прости меня, – сказал со вздохом, пряча глаза.
– Я чувствую себя ужасно виноватым за то, что подставил тебя там, в доме.
– Если бы я не была идиоткой, ни за что бы туда не
полезла. Так что сама виновата.
– Ты на меня надеялась, а я…
– Ладно, будем считать эту тему закрытой, – кивнула я,
его глаза со вселенской печалью рождали в душе материнские чувства, хотелось
сказать что-нибудь утешительное, но нужные слова на ум не приходили, и я только
рукой махнула.
– Можно я тебя поцелую? – спросил он.
– С чего это вдруг? – нахмурилась я, решив, что
поцелуев на сегодня хватит.
– Вовсе не вдруг, – обиделся он. – Я, между прочим…
Короче, это мое заветное желание.
– Что заветное – хорошо. Слыхал, что в жизни человека
бывает две трагедии: неисполненное желание и исполненное. Отправляйся спать,
поздно уже.
Он поднялся, пошел к двери, но все-таки обернулся и сердито
спросил:
– Так, значит, это правда? То, что болтал этот тип? Ты
в него влюбилась?
– Может, что-то похожее имело место, но до той поры,
пока я не поняла, какой он мерзавец.
– И что, вот так сразу чувства испарились? – усмехнулся
он.
– Ты, кажется, забыл про Янку?
– Я не забыл. Но точно знаю: сердцу не прикажешь. Вот
я, к примеру, совершенно не хотел в тебя влюбляться.
– И что, влюбился?
– Конечно.
– Сочувствую.
– Это ты сейчас сказала «нет»? – забеспокоился он.
– Это я сказала «там посмотрим».
– Ну-ну… кстати, обращаю твое внимание на мое
образцовое поведение. Сколько я в твоей квартире? А ни разу не приставал.
– Героический поступок.
– Для меня – да. И нечего так усмехаться. Обычно
девушки совсем не против… – Он посмотрел так, точно всерьез ожидал, что я
брошусь ему на шею, покачал головой и наконец удалился.
Я достала письма Вернера и не спеша начала их читать. От
письма к письму тон их постепенно менялся. Сначала он писал только о своей
тоске по дому и любимой, потом начал больше рассказывать о своей жизни в
Германии, друзьях, учебе. Появились шутливые замечания: «Тебе надо больше
заниматься, моя принцесса, в твоем письме я нашел семь ошибок. Читаешь любовные
романы и совсем забыла про грамматику? Когда вернусь, придется нам как следует
взяться за нее». Но в письмах по-прежнему была такая нежность, такая любовь,
что на глаза против воли наворачивались слезы. Я не могла поверить, что их
писал тот самый Ральф Вернер, который стрелял в безоружных людей на заброшенном
хуторе. Мог человек так измениться? Как милый добрый мальчик превратился в
безжалостного убийцу? Или добрым и милым мальчиком он никогда и не был? И все,
что было в нем человеческого, – это его первая юношеская любовь? Что с ними
случилось потом? С Вернером и этой Мартой? Действительно ли та женщина, о
которой упоминается в документе, моя бабка? Я молилась о том, чтобы письма на
самом деле не имели к ней отношения и она сама или мой отец купили их на
блошином рынке.
Но очень многое мешало в это поверить. Колье Анны Штайн,
исчезнувшей из занятого фашистами Вильнюса, оказалось у моей бабки. Каким
образом? Если она та самая Марта, то получила она его из рук убийцы. Знала ли
она, как колье попало к нему? Наверное, догадывалась. И поэтому долгое время не
решалась воспользоваться этими драгоценностями, подозревая, что на каждом из
них чья-то кровь.
Имела бабуля отношение к спрятанным где-то ящикам или нет,
ответить трудно. Два железных ящика могли в самом деле где-то храниться до сих
пор, и моя бабка понятия о них не имела, а вот что-то из награбленного Вернером
каким-то образом оказалось у нее.
Неужели она любила этого человека? И находилась рядом с ним,
пока их не развела война и он не оказался по другую линию фронта? И все, что ей
оставалось последующие годы: прятаться и исходить липким страхом, что однажды
кто-нибудь узнает… Бедная, бедная… Как дорого заплатила она за свою любовь. А
мой отец? Неужели Макс прав и во мне течет кровь этого мерзавца Вернера? И что
испытал мой папа, когда заподозрил, кто его настоящий отец?
Я заревела, глядя в окно на темное городское небо без звезд,
размазывала слезы и все никак не могла успокоиться от бесконечной жалости и
сочувствия к своей бабуле, которую видела плачущей лишь однажды. Резкой,
язвительной, насмешливой и очень несчастной была она. Теперь мне казалось: если
бы она сама рассказала все мне, было бы легче. И мне, и, быть может, ей. Я бы,
наверное, поняла, как можно любить вопреки всему, вопреки собственной совести и
здравому смыслу.
Испугавшись, что Сашка чего доброго заглянет на кухню,
заинтересованный моим долгим сидением здесь, и застанет меня плачущей, я
поспешила в ванную. Умылась и некоторое время разглядывала себя в зеркале. Те,
кто знал мою бабку, безусловно, правы: мы действительно с ней очень похожи.
Утром я встала рано и первым делом открыла записную книжку
отца. Еще просматривая ее в первый раз в кабинете папы, я обратила внимание на
международный номер и рядом с ним трижды подчеркнутое имя Марта. Позвонив на
переговорный пункт, я справилась о коде и узнала: абонент проживает в Риге, что
совсем меня не удивило. Но кому звонил отец? И что имел в виду, написав имя
Марта? Настоящее имя моей бабки или так звали женщину, которой он звонил?
Бабуля, когда мы были с ней в Риге, сказала мне, что все ее близкие погибли во
время войны, так ли это? Вдруг отцу удалось разыскать кого-то из родных или
просто знавших ее? Вполне возможно. Я могу позвонить по этому номеру и узнать.
С одной стороны, почему бы и нет, но как объяснить, что, собственно, меня
интересует? Пока я размышляла над этим, проснулся Сашка.
– О чем задумалась? – спросил он, приглядываясь ко мне.
– Отец кому-то звонил в Ригу, – ответила я.
– Не только звонил, он туда ездил, – огорошил меня
Сашка. – Когда разыскивал этого Вернера. Он же родился в Риге, хоть и был
немцем.
– И что?
– Откуда мне знать? Я же все эти бумаги увидел только
вчера, а отец твой занимался поисками несколько лет, еще до того, как подбил
Самойлова клад искать. Надеюсь, мы в Ригу не поедем. У меня от заграницы
изжога, я Россию люблю.
– А что, если позвонить?
