Тем более что как раз нашлись люди, готовые ей в этом помочь и быстренько отправить на постоянное место жительства по «принадлежности» – в мир теней!
– Да-а-а, – протянул Зяма, устраиваясь на знакомом камне. Он окинул тихий скверик растроганным взглядом и с умилением промолвил: – Все, как тогда! Тихий вечер, лунный свет…
– Двое сбоку, ваших нет, – срифмовала я.
– Чего нет?! – Зяма вздрогнул.
– Ничего нет, – я пожала плечами. – Это просто присловье такое. Тебе не нравится? По-моему, в нем есть некая тайна, скрытая энергия и даже авантюрный сюжет. И отголосок моих собственных воспоминаний о наших приключениях с ванной.
– У тебя остались исключительно неприятные воспоминания? – Братец покровительственно похлопал меня по плечу. – Ничего, Дюха! Неслабый аванс от олигарха уже у меня на банковском счете! Вот увидишь, ты еще будешь вспоминать эту историю с древней ванной как свое самое лучшее приключение.
– Это в немалой степени зависит от суммы, которую я получу, – призналась я.
– Я буду щедр, – пообещал Зяма и вновь огляделся. – А славное местечко! Надо будет как-нибудь приехать сюда еще раз.
– На тот случай, если кто-нибудь выдворит из дома антикварный унитаз? – съязвила я.
– Думаешь, такое возможно? – Зяма заинтересовался. – Хм… Пожалуй, надо было повнимательнее осмотреться на местности.
Тут он вытянул шею, как проголодавшийся жираф, и завертел головой во все стороны.
– Прекрати! – шикнула на него я. – Ты ведешь себя неприлично! Вон тот дядечка подумает, что ты пытаешься заглянуть в его газету.
– Нужна мне его газета! – отмахнулся Зяма, но шею все-таки втянул обратно.
Однако на месте ему уже не сиделось.
Тихо-тихо, чтобы не побеспокоить глубоко погруженного в чтение периодики господина, сидевшего метрах в десяти от нас, братец сполз с камня и крадучись пошел по периметру сквера.
– Прекрати! – вновь зашипела я, увидев, что он внедряется в кустики. – Что ты делаешь?! Это тем более неприлично! Ты что, не можешь до дома потерпеть?
– Ой!
– Что – ой?
Нет ответа.
– Ох…
– Что – ох?!
Я не выдержала неизвестности, встала с камня и тенью проскользнула в кусты.
Зяма стоял там, согнувшись буквой «Г», так что я заподозрила, что ему стало плохо после недавнего сражения с хорошо прожаренной бараниной. То есть что закаленная в огне баранина Зямин желудок победила и вот-вот вырвется на волю с торжествующим «бэ-э-э-э»!
Присутствовать при Зямином позоре мне не хотелось (это их с бараниной личное дело), и я резко затормозила, но братец меня услышал и обернулся.
Нет, ему не было дурно. Наоборот: на скуластой физиономии Зямы расплывалось выражение, которое я определила бы как «неуверенная радость».
– Что?! – одними губами спросила я.
– Скажи мне, Дюха, я не сплю? Ты тоже это видишь? – прерывающимся шепотом вопросил братец.
У меня возникло очень нехорошее предчувствие.
В последний раз, когда Зяма интересовался, вижу ли я то же самое, что и он, мимо нас горделиво проезжал в мини-вэне неугомонный крошка-кадавр.
– Что?! – нервно повторила я.
И тогда братец слегка посторонился, открывая мне вид на спрятанный в зарослях предмет.
– Так не бывает, – пробормотала я, нечеловеческим усилием воли не позволяя своим ногам подкоситься и с треском обрушить меня в кусты.
Не то чтобы я очень боялась поцарапаться или попортить декоративные растения, просто не хотелось привлекать чье-либо ненужное внимание к своеобразной «изюминке» садово-паркового ансамбля.
К БОЛЬШОМУ ЧЕРНОМУ ЧЕМОДАНУ!
– Надо же! Совсем как наш! – простодушно удивился Зяма.
– Не совсем, – я взяла себя в руки. – Наш был матерчатый, а этот – кожаный. Очень дорогая вещь.
– Надо посмотреть, что внутри, – любопытный братец потянулся к застежке.
– Нет! Не надо!..
Анджело услышал крик и оглянулся, но никого не увидел. Очевидно, протестующий женский вопль донесся из-за стены, с улицы. Это было некстати: подозрительный шум мог привлечь внимание полицейского патруля.
Анджело немного подождал, напряженно прислушиваясь, но крик не повторился.
Он свернул газету, встал с лавочки, вышел за калитку и спрятался за старым платаном, осматривая переулок, одним концом вливавшийся в оживленную Виа Национале.
Там высилась закругленная будка охранника.
Другой конец переулка тонул в густой тени. Там Анджело и парочку болванов ждала машина.
Анджело отодвинулся от дерева и повернул голову, чтобы увидеть французское окно со шторами цвета жидкого меда.
В этот момент свет в окне погас.
Анджело бросил газету, мысленно помянул святых покровителей охотников и стрелков – Эгидия, Кристину, Евстафия и Губерта – и положил ладонь на спрятанную под пиджаком кобуру.
– Здесь темно! – сказала я, так и не придумав, как остановить любознательного братца в его неразумном стремлении ознакомиться с содержимым подозрительного чемодана.
Думала ли я, что там спрятан еще один труп?
Даже не знаю.
Если бы у меня было время на размышления, я бы поняла, что это маловероятно. В конце концов, предыдущий кадавр поместился в предыдущий чемодан лишь потому, что был карликовых габаритов. Я не знала, какова итальянская статистика по смертности среди лилипутов, но не заканчивают же все они свой жизненный путь в этом проклятом сквере?! И в этих проклятых чемоданах!
– Точно, так мы ничего не разглядим, надо вытащить его отсюда, – легко согласился со мною Зяма и энергично поволок чемодан из кустов.
Этот саркофаг тоже был на колесиках, и я испытала головокружительное ощущение дежавю.
– Не переживай, мы только до фонаря и обратно! – спинным мозгом уловив мое растущее беспокойство, заверил меня Зяма. – Посмотрим, что там, и сразу же вернем на место!
До ближайшего уличного фонаря от калитки идти было метров пятнадцать по тихой улочке, похожей на толстую змею: в средней части она была заметно выше, – то есть «толще», чем по краям, а черный асфальт блестел, как спина мокрой гадюки. Сбоку рифленной шкуркой тянулась полоска брусчатки, а за ней разявил треугольную пасть крутой овражек. В золотушном свете одинокого фонаря выглядело это все довольно-таки зловеще.
Болваны Паоло и Луиджи терпеливо играли в кошки-мышки: ждали, когда жертва сама откроет им дверь.
Врываться в квартиру с боем они не собирались, потому что Анджело велел им действовать тихо, а штурм бронированной двери и тишина – понятия несовместимые, это даже болванам было понятно.
