Мы аккуратно стянули блинолицему руки и ноги двумя отличными новыми ремнями (не какая-нибудь подделка, настоящий Луи Вьюиттон!). Третий ремень тоже оказался не лишним: Зяма взял его в правую руку и принялся размеренно поколачивать им по раскрытой, левой ладони. При этом он смотрел тяжелым, как мраморная ванна, взглядом на блинолицего, отчего тот сделался еще и бледнолицым.
– Так кто ж ты такой, добрый молодец, и зачем к нам пожаловал? – после томительно долгой паузы, заполненной только шлепками ремня о ладонь, поинтересовался Зяма недобрым голосом голодной Бабы-Яги.
– Но парле руссо! – заявил блинолицый.
– А в прошлый раз ты говорил по-русски! – вспомнил Зяма. – Ругался на чистом матерном!
– Но, но, но!
– Ругаться по-русски все умеют, – вздохнула я. – У нас в этом смысле самый выразительный язык!
– Нам нужен переводчик, – подытожила Настя.
– Нам нужен паяльник! – кровожадно оскалясь, возразил ей Зяма. – Или утюг. С ними этот типчик живо разговорится!
– Пусть его Инка допросит по-своему, – предложила Виктория. – Она умеет разговаривать с итальянцами вообще без языка!
Мне стало приятно, что мои таланты не остались незамеченными, но я вынуждена была напомнить:
– Спросить-то я могу, а как же он ответит? Связанный-то?
Опять возникла пауза.
И тут в тишине пугающе громко запищал дверной звонок.
– Молчим, не двигаемся, – шепотом скомандовал Зяма и показал блинолицему увесистый кулак.
Звонок все пищал.
– Кто там?! – не выдержав напряжения, подала голос Настя.
– Квартиро арендо! – донеслось из-за двери.
– Я, конечно, но парле итальяно, но, по-моему, пришел хозяин этого жилья, – быстро сказала я. – У него наверняка есть свой ключ, так что он войдет, даже если мы не откроем! Зяма, убери пленного и ремень! Девочки, сделайте приветливые лица!
– В каком смысле – убери пленного? – озадачился братец.
Он все-таки добрый малый и не способен пристукнуть кого-то без веской на то причины, даже по просьбе любимой сестрички.
– Не насмерть убери! Просто с глаз долой!
– Спрятать, что ли? А если он примется звать на помощь?
– Не будет! – я торопливо нашарила в сумочке аптечную коробочку. – Заклей ему рот!
– Мозольным пластырем?!
– Дай, я заклею! – Вика выхватила у меня коробочку и в два счета крест-накрест залепила блинолицему пищеприемное отверстие.
На счет «три» мы уронили пленника на пол, на «четыре-пять» затолкали его под кровать, на «шесть» поправили покрывало, чтобы его бахрома дотянулась до самого пола, а на «семь» уже раскинулись на постели в непринужденных позах.
Дверной звонок пищал, как пожарная сигнализация!
– Горит ему, что ли? – раздраженно пробурчал Зяма и пошел открывать.
В прихожей что-то рыкнуло, грохнуло, лязгнуло, и Зяма вернулся обратно, но уже пятясь и с высоко поднятыми руками.
Напирая на него всей своей темной тушей, в комнату вломился громоздкий дядечка, который совершенно точно не был нашим квартирным хозяином! Потому что квартирные хозяева совершенно точно не носят на работе омоновские шапочки с прорезями!
Хотя шапочка-то на нем была не омоновская, шапочка была «от» уличного коробейника, таких шапочек у каждого чернокожего торговца – чемодан и маленькая тележка. Обычная трикотажная шапочка, машинная вязка, симпатичный синий цвет, самодельные дырки, сделанные кривыми ножницами и такими же руками. Фирма «Больче Баббана», естессна…
В неаккуратных дырках бешено сверкали опушенные кудрявыми нитками глаза и оскаленные зубы. В поднятой руке пугающего вида вторженец держал пистолет, направленный на Зяму. Оказавшись в комнате, братец поспешно отпрыгнул с линии огня.
– Мамма миа! – воскликнула я, поколебав устоявшуюся версию о своем незнании итальянского. – А это еще кто?!
– Жан Морис Эжен Кокто! – выплюнул удивительный ответ страшный шерстяной голос.
– Правда?! – приятно удивился Зяма.
– Спятил?! – цыкнула на него я. – Конечно, нет!
Про Жана Кокто – французского писателя, художника и режиссера, предвосхитившего появление сюрреализма, нам рассказывала мамуля. И я не забыла, что тот Кокто умер еще в двадцатом веке!
– А тогда кто? – насупился братец.
– Ну, тогда дед Пихто! – ответил самозванец человеческим голосом, то есть по-русски.
– Ну, вот! Переводчика вызывали? – пробормотала Настя.
– Что, наши в городе? – склонила голову к плечу отважная Виктория.
– Всем стоять! – разозлился пришелец.
Мы встали.
– Сидеть! – рявкнул он.
Мы сели.
– Лежать!
– Слушайте, вы бы сначала определились, чего вам надо! – не выдержала я.
– Иди сюда, – злодей поманил меня пальцем.
– Я?!
– Напросилась, Дюха! – всплеснул руками Зяма, успевший послушно лечь на живот.
Это лишило его жест драматизма, но братец все же попытался и лежа встать на мою защиту, заявив:
– Я не позволю какому-то бандиту и гангстеру обидеть мою любимую сестричку!
– Где-то я уже это слышала, – проворчала я и храбро сделала шаг вперед.
– Майку подними, – скомандовал дед Жан Пихто.
– Да он не бандит, он маньяк! – ахнула Настя.
– Живо!
Я сцепила зубы и задрала футболку, показав свой гладкий загорелый живот.
«Как хорошо, что ты не ползла на брюхе по брусчатке!» – порадовался за меня внутренний голос. – Хотя жаль, что не сделала пирсинг в пупке, сейчас блеснула бы!
– Это же не те джинсы! – возмутился мсье Пихто.
– Ох, уж мне эти итальянцы! – закатил глаза Зяма. – Тут даже бандиты считают себя модельерами!
– Какой же он итальянец? Типичный русский медведь! – возразила я.
– Цыц! Где другие джинсы?! – взревел медведь.
– А эти чем плохи? – обиделась я.
– Может, он хочет увидеть модный показ? – предположила Вика. – Я готова поучаствовать, я купила три пары джинсов и еще не успела их примерить!
– Лежать! – гаркнул модный медведь таким жутким голосом, что я тоже рухнула на пол. – Тихо! Всем молчать, дайте подумать!
Он приложил к синему трикотажному лбу кулак с пистолетом и замер, сделавшись похожим не на медведя, а на носорога. Это было величественное зрелище («Носорог в задумчивости»), и мы почтительно замолчали – все, кроме Зямы.
– Дюха! Дюююююхааааа! – шепотом «дунул» он в мою сторону.
