– Папулечка, скажи, что можно отнести в качестве продуктовой передачки в больницу? – спросила я, держась на безопасном расстоянии от морской битвы.
– А кто болен и чем именно? – не оборачиваясь, спросил папуля.
– Эдик Розов из агентства «Пинкертон» лежит в гастроэнтерологии с пищевым отравлением.
– В гастроэнтерологии? Так ему же ничего нельзя!
– Пусть питается святым духом! – посоветовал Зяма, протискиваясь мимо меня в кухню с пустой тарелкой.
– Опять подслушиваешь! – уличила я неугомонного братца и снова обратилась к папуле: – Пап, но мне неловко идти в больницу с пустыми руками!
– Тогда возьми минеральной воды, – посоветовал папуля.
– Несоленой! – покричала из своей комнаты бабуля.
– Без газа! – добавила с балкона мамуля.
– Две бутылки, – закончил Зяма и в ответ на мой гневный взгляд невинно похлопал глазками: – По одной в каждую пустую руку. А что? Не выпьет, так для клизмы пригодится!
И мои невыносимые родственники дружно засмеялись.
– Знаете, Кузнецовы, у вас чувство юмора развилось в ущерб состраданию! – сердито сказала я.
– Так это же, Дюшенька, победоносный закон природы: чтобы где-то прибавилось, где-то должно отняться! – философски заметил папуля и одним громовым ударом оттяпал что-то побежденному морскому черту.
– Перестаньте шуметь! – закричала с балкона мамуля. – Совершенно невозможно сосредоточиться, я никак не могу открыть чакры!
– А ты, Басенька, сначала закрой дверь! – посоветовал папуля.
– Дверь закроется, чакры откроются! – подхватил Зяма. – Победоносный закон природы: чтобы что-то открылось, что-то должно закрыться!
– Господи, не понимаю, как я могла дожить в этом бедламе до тридцати лет? – в отсутствие в прямой видимости Всевышнего спросила я кукушечку в старых сломанных часах.
– Ку! – хрипло сказала она, задрожала и поникла.
– Вот! Видишь? Ты сама кого угодно заморишь! – гневно обличил меня Зяма и полез обеими руками в часы – приводить в чувство обморочную кукушечку.
Я самовывезла из холодильника бутерброд для подшефного бассета, наскоро нарисовала себе лицо, оделась, обулась и выпорхнула из родного сумасшедшего гнезда. Заскочив с обещанным гостинцем к Барклаю, я сбегала в магазин за минералкой и поехала в городскую больницу к бедолаге Розову.
В отделение я прошла легко, никто мне не препятствовал, даже наоборот: пациенты мужского пола в палате, куда я заглянула в поисках Эдика, настойчиво приглашали меня войти. Но, так как искомого Розова среди этих хворых донжуанов не было, я пошла за ним в столовую.
Пасмурный Эд в одиночку сидел за слишком маленьким для него столом, гипнотизируя взглядом фаянсовую тарелку с бугристой серой массой непередаваемо унылого вида.
– Это что за гадость? – спросила я.
– Овсянка, сэр! – скривился Эдик.
– Не сэр, а мэм, – поправила я. – Привет! Я тебе гостинец принесла.
Просветлевшее при слове «гостинец» лицо Розова при виде несоленой негазированной минералки снова скисло.
– И ты, Брут! – горько молвил Эд.
– Ты тут от скуки ревизуешь свои знания крылатых выражений? – доброжелательно поинтересовалась я и осторожно присела на тонконогий стул с сиденьем из расслоившейся фанеры. – Ну, как самочувствие? Выглядишь ты нормально. Разве что немного похудел.
– Правда, похудел?!
Обрадованный Эд завертелся, пытаясь поймать свое отражение в полированном металле большого холодильника, но, даже похудевший, целиком он там не помещался.
– Не крутись, – попросила я. – Мне с тобой поговорить нужно. Скажи, коллеги с тобой уже беседовали?
– Калеки?
– Коллеги, а не калеки! Детективы при исполнении! Опера из убойного отдела!
Эдик вытаращил глаза, и я пояснила:
– У Верки Крохиной вчера пациентка умерла. Отравилась конфеткой из твоей коробки! Естественно, приехали менты и всех нас пытали, откуда конфетки.
– Из лесу, вестимо, – машинально пролепетал шокированный Эд, но тут же поправился: – Э-э-э, из сейфа, вестимо! То есть из бара. Шоколад ведь нельзя хранить в холодильнике, потому что он седеет, вот я и держу его в барном шкафчике.
– А как эта коробка попала в твой барно-сейфовый шкаф?
– А какая коробка? То есть которая?
Под моим тяжелым взглядом Эдик поник.
– И этот человек утверждал, что сидит на низкоуглеводной диете! И еще уговаривал всех вокруг последовать его похвальному примеру, отказавшись от сладкого! – чеканя каждый слог, сердито произнесла я. – А сам затоварился вкусненьким, как запасливый хомяк, и точил конфеты в одиночку!
– Но я…
– Просто свинья! – грубо срифмовала я. – Ассорти «Золотые шатры» – вот какая коробка меня интересует!
– «Золотые шатры», «Золотые шатры», – забормотал Эд. – Что-то я не помню… Они вкусные?
– Незабываемые! – все еще сердясь, заверила я. – Начинка из кокоса с орехом и толстый-толстый слой шоколада!
– Не помню, – с сожалением повторил Эд. – Значит, я их не пробовал.
– Да? А отчего же тебе тогда так подурнело? – закономерно заинтересовалась я. – Чем ты отравился, если не конфетами?
Неожиданно Розов покраснел, как пион.
– Не скажу, – надувшись и глядя в сторону, пробурчал он.
– Ах так? Ты думаешь, я не выясню? – Я фыркнула и сделала вид, будто поднимаюсь со стула. – Да я сейчас дам взятку медсестре, и через полчаса буду знать о твой хвори не меньше, чем твой собственный лечащий врач!
– Не надо! – Эдик схватил меня за руку. – Не позорь меня.
Вид у бедняги сделался несчастный, и мне стало его жаль.
– Ну, перестань. Не вижу ничего особенно позорного в пищевом отравлении, – сказала я. – Это может случиться с каждым.
– А вот и не с каждым! – неожиданно заспорил Эд. – С тобой, например, не может!
– Со мной это уже случалось! Когда мне было девять, бабуля накормила меня на пляже вареной кукурузой, и я на три дня загремела в инфекционку!
– Ха, – мрачно обронил Эд. – Кукуруза – это что! Того, чем отравился я, ты в жизни не пробовала. Этого ни одна женщина не пробовала!
– То есть? – Я прищурилась. – Это было что-то специфическое, сугубо мужское?
Понурившийся Розов кивнул, едва не обмакнув третий подбородок в нетронутую овсянку.
– Эдька! – Наверное, это было жестоко, но я развеселилась. – Только не говори, что ты переел «Виагры»!
– Почти угадала, – Эд шмыгнул носом. – Только это была не «Виагра», а ветеринарный препарат, который применяют на конезаводе.
