– Я был бухгалтером в Сребренице, – ответил Зейнал.
– А потом стали воевать в составе 28-й боснийской дивизии?
– Это единственная боеспособная часть на территории Боснии, в которой большинство офицеров были боснийцами, – пояснил Зейнал. – Еще 285-я бригада, начальником штаба в которой был Рамо Чердакович. А в дивизии командовали бригадир Насер Орич, офицеры Эюб Голич и Рамиз Бечирович.
– Сербы считали Орича руководителем незаконных формирований, которые убивали и терроризировали сербское население, – напомнил Дронго.
– Им так выгодно говорить, поэтому они и пытаются обвинить во всем Орича и его людей. Тем более что большинство из них погибли. Вернее, погибли почти все.
– Как вы узнали о Табаковиче? Когда вы впервые о нем услышали?
– Еще в девяносто втором, когда началась война. Самые большие жертвы были в Сребренице и Жепе, если не считать Сараево. Город постоянно обстреливался сербской тяжелой артиллерией. Вокруг города шли тяжелые бои, а наш президент Алия Изетбегович оказался фактически отрезан от всей страны и руководил только собравшимися вокруг него людьми и своим кварталом.
– И вы пошли к Насеру Оричу?
– Да, пошел, чтобы защитить свою семью. К этому времени сербы уже взяли Сребреницу. Я помню это число – девятнадцатого апреля девяносто второго года. И почти сразу в городе начались убийства боснийцев. В начале мая мы перешли в наступление, выбили сербов из города и потом почти три года удерживали Сребреницу. Нам даже удалось соединиться с находившимися в Жепе отрядами боснийцев.
– А потом, в сентябре девяносто второго, вы уничтожили сербское село Подраванье, – жестко напомнил Дронго.
– Меня там не было, – отрезал Зейнал, – это доказано и в международном трибунале. Все, кто там участвовал, либо погибли, либо были приговорены к различным тюремным срокам. Но за несколько дней до нашего нападения на Подраванье сербы убили сразу четырнадцать наших людей в соседних селах. Их 10-й диверсионный отряд вошел в наши села и убил четырнадцать человек. Один из боевиков отряда дал потом показания в Гааге и был осужден на пять лет. Это Дражен Эрдемович. А командовал ими подполковник Радислав Крстич. Наши части вошли в Подраванье. Я не хочу сейчас никого оправдывать. Люди, вошедшие в это село, были родственниками убитых. Наверное, они действовали не самым гуманным образом, и в Подраванье погибло много человек, в том числе и мирных жителей. Говорили, что среди погибших была и семья Марко Табаковича – вернее, семья его сестры. Не знаю. Может, это правда, а может, люди просто верят в эти сказки. Но после Подраванья в отрядах Крстича появился Табакович. Самый жестокий и непримиримый командир. У него была запоминающаяся внешность: шрам на левой щеке, под глазом, от пулеметной пули, едва не пробившей ему висок. И еще он сильно хромал, а его лицо всегда оставалось страшной безжизненной маской, без всяких эмоций и сожалений. Потом, много лет спустя, мы узнали, что пуля повредила ему лицевой нерв, поэтому оно было частично парализовано.
– Вы с ним лично встречались?
– Лично не встречался, но много о нем слышал. Именно его батальон смелым ударом отрезал Сребреницу от Жепы, а потом вместе с солдатами Младича вошел в город. Понимаете, Сребреница была мусульманским анклавом в составе Республики Сербская в Боснии. Естественно, сербы хотели его уничтожить.
– Что было дальше?
– В Сребренице на тот момент жило примерно тридцать пять тысяч человек, из которых двадцать семь с половиной тысяч – боснийские мусульмане. Нас должен был защищать батальон голландских миротворцев, но они фактически самоустранились. Наш отряд отходил с боями, поэтому мы остались живы. Младич тогда официально согласился на присутствие международных сил в Сребренице, но голландский батальон не мог ничего сделать, даже не пытался защитить гражданское население. По приказу Младича и его офицеров все мужчины Сребреницы в возрасте от тринадцати до семидесяти семи лет были убиты. Примерно восемь тысяч человек. Их могилы мы потом находили в разных местах. Среди тех, кто принимал участие в массовых убийствах, был и Марко Табакович. Его много раз видели во время расстрелов. А потом его батальон выдвинулся немного вперед и оказался рядом с нашими позициями. У нас к этому времени уже были две легкие пушки, и мы открыли шквальный огонь по его батальону. Он был тяжело контужен, и его унесли с поля боя. Тогда считалось, что он погиб, и только много лет спустя мы узнали, что он выжил. Потом перебрался куда-то в Южную Америку, и его след потерялся. А теперь выясняется, что он жил в Майнце, взял фамилию жены и спокойно существовал в Германии, словно ничего не произошло, тогда как многие офицеры сербского корпуса были осуждены на длительные сроки из-за событий в Сребренице…
– И вы думаете, что кто-то мог узнать Табаковича и решил отомстить таким страшным образом?
– Уверен. И этот «кто-то» – из наших. Табакович был сербом, значит, ищите его убийцу среди боснийцев. Хотя я бы не назвал это убийством. Это скорее акт возмездия, который рано или поздно должен был настигнуть убийцу.
– Вам не кажется, что все не так однозначно? – спросил Дронго. – Ведь перед тем, как превратиться в такого монстра, он был нормальным человеком. А стал таким только после того, как ваши соотечественники вырезали семью его сестры.
– Так можно оправдать любого преступника, – нервно заметил Зейнал Рамовш. – У меня в Сребренице погибли два родственника, но я не стал из-за этого психопатом.
– Однако вы воевали в составе отрядов Насера Орича, а там были далеко не самые праведные люди.
– На войне не воюют праведники, – возразил Зейнал. – Вы правы; конечно, война не делает нас лучше. Но степень жестокости или варварства зависит от каждого из нас.
– Вы действительно его не видели?
– Нет. Если бы я его увидел и узнал, я бы убил его. Руками, зубами, ножом, молотком – все равно чем. Я бы его наверняка убил. Но я его не видел, это правда.
– Вы считаете, что у него было много врагов?
– Все, кто остался в живых. Хотя в Сребренице никого не осталось. Но там было много женщин, девочек и очень маленьких мальчиков, которые за шестнадцать лет должны были вырасти и превратиться в мужчин. Хотите, дам вам один совет?
Дронго кивнул в знак согласия.
– Не ищите убийцу, – неожиданно сказал Зейнал, – вы все равно никого не найдете. Бог иногда напоминает о себе запоздалым возмездием. Это было возмездие, а не убийство, можете не сомневаться.
– Я подумаю над вашими словами, – пообещал Дронго, поднимаясь. – Когда вы уезжаете из Франкфурта?
– Завтра, после закрытия ярмарки.
– Понятно. До свидания. И спасибо за ваш рассказ.
Дронго посмотрел на часы. Нужно найти Мирцу Тунджич и поговорить с ней. Это его последняя надежда. Он еще не знал, что в эти минуты Грисбах бежит по залу с невероятным известием, которое обещало перевернуть все их представления об этом убийстве.
