– Господин эксперт не говорит по-сербски, – пояснил Орлич, – я буду вашим переводчиком. Это профессор Младенович, а это наш гость, эксперт Дронго.
– Вы говорите по-русски? – уточнил профессор.
– Да.
– Очень хорошо. Госпожа Павич оканчивала аспирантуру в Москве и хорошо говорит по-русски, – обрадовался Младенович. – Мне сказали, что вы приехали по делу об убийстве господина Баштича, поэтому я пригласил госпожу Снежану Павич для разговора с вами. Она как раз проводила патологоанатомическое вскрытие тела покойного.
Орлич перевел его слова.
– Спасибо за то, что согласились с нами встретиться, – сказал Дронго. – Меня интересуют некоторые подробности, указанные в вашем акте.
– Я его только утвердил, – добродушно заметил профессор Младенович, – но я доверяю нашему врачу во всем, что касается данного исследования, то это один из лучших наших специалистов.
Женщина смущенно отвернулась.
– Вы лично проводили исследование тела? – обратился к ней Дронго.
– Да, – ответила она, – сразу после того, как его привезли к нам.
– В акте вы указали предполагаемое время смерти, – продолжал Дронго, – между семью и восемью часами вечера. Мне очень важно знать, почему вы не считаете, что его могли убить позже? Например, в девять вечера, когда его обнаружили?
– Это невозможно, – уверенно ответила Снежана, – мы исследовали температуру тела с учетом температуры комнаты, где он находился, хотя там было достаточно тепло. Все равно мы указали максимально возможный срок. И это не девять вечера, абсолютно точно.
– В акте вы написали, что на правом предплечье у него кровоподтек. Это был свежий кровоподтек?
– Да, безусловно. Это был очень сильный удар, возможно, тупым и тяжелым предметом по предплечью, однако он, с большой вероятностью, получен после смерти господина Баштича. Может, хотели ударить по руке.
– Зачем бить по руке после смерти?
– Я не знаю причин, – объяснила женщина, – я всего лишь констатирую все факты повреждений, найденных на теле. Такое повреждение на правом предплечье при жизни могло вызвать болезненную реакцию. Он бы не смог даже поднять руку. Однако повреждения были причинены после смерти, на что указывают характерные трупные пятна. Все записано в протоколе.
– Да, мне все перевели. И последний вопрос. Вы считаете, что его не сразу задушили?
– Нет, я в этом уверена. Сначала ему набросили какую-то петлю, возможно, металлическую. Есть очень характерный след борозды. Но удушье было достаточно легким, он не умер сразу. А потом его задушили.
– Сколько времени понадобилось бы на весь процесс?
– Думаю, минуты четыре, – ответила Снежана, – не меньше. Он был достаточно сильный человек. Три-четыре минуты – это правильно.
– И еще вы обратили внимание на грязь под ногтями, указав, что у него были ухоженные руки. Он ведь наверняка делал маникюр?
– Да, и педикюр тоже. Но под ногтями была грязь, это точная информация, – подтвердила врач.
– Спасибо, – поблагодарил ее Дронго, – вы нам очень помогли. У меня последний вопрос, не относящийся к акту вскрытия. Ваша фамилия Павич. Вы не родственница знаменитого сербского писателя – Милорада Павича?
– Нет, – улыбнулась женщина, – меня об этом часто спрашивали и в Москве. Все читали его «Хазарский словарь». Мы с ним однофамильцы.
– Ясно. Я тоже читал его книгу, и она мне очень понравилась. Спасибо вам еще раз. Благодарю вас, господин профессор, что согласились нас принять.
– Это ее нужно благодарить, – сказал Младенович, показывая на госпожу Павич. – Могу подтвердить, что все данные, изложенные в акте патологоанатомического вскрытия, были проверены еще несколько раз. Вы, наверное, знаете, что нас заставили делать даже эксгумацию тела.
– Да, знаю.
– Хотя я предупреждал ваших следователей, что это бесполезное и ненужное занятие. Госпожа Павич умело справляется со своей работой, и ей не нужны повторные контрольные проверки.
– Не сомневаюсь, – произнес Дронго, пожимая обоим руки. – До свидания.
Когда они вышли из кабинета профессора, Орлич шепнул:
– Снежана Павич – его заместитель. Считается, что со временем она займет его место. Он считает ее лучшей своей ученицей. Между прочим, ее супруг работает заместителем руководителя нашей службы безопасности, и у них трое взрослых детей. Хотя ей только сорок четыре года.
– Откуда такие подробности? – шутливо спросил Дронго.
– Нужно знать все о семьях своих руководителей, – так же шутливо ответил Павел. – Говорят, что они с мужем сидели за одной партой с первого класса. Можете себе представить, какие у них чувства друг к другу. Почти сорок лет вместе. Когда она уехала учиться в аспирантуру, у нее уже было двое детей, за которыми смотрела ее мать. Только не понимаю, как такая красивая и умная женщина могла выбрать столь дикую профессию патологоанатома.
– Она прежде всего врач, – напомнил Дронго. – Я вообще считаю эту профессию самой нужной и самой тяжелой в нашем обществе. Врачи и учителя – две профессии, от которых зависит будущее любой нации. И вся наша жизнь в целом. А насчет ее профессии ты не прав. Думаешь, легче быть хирургом и лезть в живое тело, чем исследовать уже мертвое? Это их профессия. Может, действительно самая тяжелая из всех, которые существуют.
– Я думаю, что достаточно тяжелая профессия и у вас. Искать и находить преступников. Это ведь не так просто…
– Меньше лести, – погрозил ему Дронго. – Лучше позвони и узнай про билеты. И постарайся заранее подготовить обеих женщин к нашим встречам. Если, конечно, получится.
Глава шестнадцатая
Утром они вылетели в Мюнхен. Поздно вечером Павел получил командировочные и официальное разрешение на срочный вылет в Германию и Хорватию вместе с экспертом. Конечно, с ними отправили еще двоих наблюдателей, которые не особенно маскировались, устраиваясь в салоне бизнес-класса.
В Мюнхене было достаточно тепло. Они сняли свои плащи и, поймав такси, направились в загородный дом фрау Хейнкесс. Поздно вечером Орлич дозвонился до вдовы Предрага Баштича и объяснил, что они собираются приехать для разговора, чтобы не беспокоить фрау Хейнкесс и не приглашать ее лишний раз в Белград. Фрау Хейнкесс была очень недовольна этим непонятным визитом и поначалу даже отказалась. Затем перезвонила и заявила, что согласна принять гостей и уделить им только сорок минут. Затем Орлич довольно долго искал первую супругу Баштича и мать Зорана – Ядранку Квесич, но, так и не сумев найти, отправил сообщение на ее электронный адрес, что двое следователей хотят прилететь в Загреб завтра днем, чтобы срочно переговорить с госпожой Квесич. Ответа он не получил и поэтому волновался больше обычного.
Загородный дом фрау Хейнкесс находился в семидесяти километрах от Мюнхена. Это был даже не дом, а целое поместье в три этажа, растянувшееся на сто с лишним метров. Рядом были конюшни, гаражи, подсобные помещения. У входа в дом их ждал солидный управляющий, который проводил их в комнату приемов и тихо удалился. Через пару минут к ним вышла фрау Хейнкесс. Она была высокого роста, довольно симпатичная, на вид явно за сорок. Худощавая, с короткой стрижкой, в темных очках, очевидно, для того, чтобы не показывать свои истинные чувства страха и одиночества после смерти мужа, в черных брюках и темно-синем джемпере с длинными рукавами. Кивнув обоим гостям, она села в кресло и приготовилась к беседе.
