– Спасибо за урок. Теперь будут знать, – ответил Дронго.
Она поднялась. Он встал следом.
– Это очень неприятная тема, – сказала она на прощание, – смерть человека, который был отцом твоего ребенка, с которым ты прожила несколько лет. Но вам удалось разговорить меня, проявив удивительную тактичность и осторожность. Отдаю должное вашему таланту собеседника. До свидания.
Он пожал ее холодную узкую ладонь. И она вышла из кабинета не оглядываясь. Почти сразу в комнату вошел Эйхвальд. Он дежурил в коридоре, опасаясь каких-либо эксцессов с ее стороны. Ведь она могла догадаться, кто послал Дронго для проведения этого расследования. Но все обошлось. Выходя из кабинета, она даже улыбнулась главному режиссеру.
– Кажется, у вас состоялся вполне дружеский разговор, – заметил Зиновий Эммануилович, обращаясь к Дронго.
– Нормальный. Я хотел бы уточнить один момент. Какие у нее отношения с Федором Шунковым?
Эйхвальд нахмурился, покачал головой.
– Не люблю копаться в чужом белье, – сказал он.
– У вас произошло убийство, – терпеливо напомнил Дронго, – пусть даже и непредумышленное. Я здесь не для того, чтобы собирать сплетни об актерах вашего театра. Какие у них отношения?
– Она вам сама ничего не сказала?
– Сказала, что покровительствует Шункову. Но мне показалось, что здесь она была как раз не очень правдива.
– Вам правильно показалось, – признался главный режиссер. – Все дело в том, что Федор Шунков – ее любовник. Уже целый год. И об этом знает вся наша труппа, все работники театра, все наши знакомые и друзья.
– А ее муж?
– Полагаю, что догадывается. Ему пятьдесят пять, Шункову чуть больше тридцати. Разница не в пользу мужа. А она… Она просто красивая женщина, и я могу только завидовать Шункову. И еще – самое главное. На роль Лаэрта я выбрал его именно по настоянию Ольги Сигизмундовны. Насколько я знаю, сейчас она усиленно пробивает звание для своего друга. И полагаю, что пробьет.
Дронго молча выслушал режиссера. Он уже твердо решил для себя, что ему нужно переговорить с этим Шунковым прямо сегодня, не откладывая.
Глава 7
Дронго вернулся на другой этаж, где находился кабинет завхоза. Там его уже ждал Вейдеманис, прогуливающийся в коридоре. Крушанов куда-то убежал, и Эдгар решил подождать своего напарника в коридоре. Дронго подошел к нему.
– Судя по всему, ты узнал много нового и интересного, – предположил Вейдеманис.
– Театр – это целый мир, – проворчал Дронго, – в который раз в этом убеждаюсь. Можешь не верить, но Ольга Сигизмундовна согласилась со мной побеседовать. Мне удалось сначала уговорить Эйхвальда составить мне протекцию, а затем разговорить и саму Шахову.
– Не сомневаюсь, что удалось, – улыбнулся Эдгар, – зная твои способности в области разговорного жанра.
– Она действительно его не очень любит. До сих пор. Можешь себе представить! Говорят, любая женщина запоминает своего первого мужчину на всю жизнь. В идеале, наверное, каждая женщина устроена так, чтобы иметь одного мужчину и на всю жизнь. У некоторых получается, у некоторых нет. Но она ненавидит своего бывшего первого мужа до сих пор, считая его в чем-то виноватым. Я только не понял, в чем именно. Она состоявшаяся актриса, у нее взрослый сын, очень успешный муж. Она состоятельный человек, и все равно недовольна. На похороны Зайделя она действительно не пришла. И сына не пустила. Вот такая печальная история. Самое поразительное, что в театре работает ее молодой друг, который в тот вечер выступал на сцене театра, и именно у него Гамлет вырвал эту злосчастную рапиру.
– Лаэрт? – понял Вейдеманис.
– Федор Шунков, – кивнул Дронго. – Возможно, они даже больше, чем друзья. Во всяком случае Эйхвальд прямо так и сказал, что они любовники. Я думаю, он знает, о чем говорит.
– Вот тебе и главный подозреваемый, – пробормотал Вейдеманис. – Даже если она ни в чем не замешана, он мог подменить рапиру. Уязвленное самолюбие, он всего лишь актер на вторых ролях, а Зайдель – главное действующее лицо. Или одно из главных. Плюс ревность по отношению к Шаховой.
– Ревность через четверть века? Не думаю. У меня есть другой кандидат, который мог не только ревновать, но и ненавидеть своего более успешного и гораздо более молодого соперника. Это сам Эйхвальд.
– В каком смысле?
– Вчера Аствацатуров рассказал нам, что исполнительница роли Офелии Светлана Рогаткина – протеже самого режиссера. А сегодня выясняется, что у Рогаткиной было два ухажера: сам режиссер Эйхвальд и погибший Зайдель. Понимаешь, какой интересный треугольник? Это ведь меняет все дело. У главного режиссера всегда больше возможностей и поменять рапиры, и заточить любую из них. Не говоря уже о том, что Эйхвальд пошел за кулисы в конце спектакля. Может, он нервничал из-за того, что актеры пропускали свой текст, а может, наоборот. Может, он нервничал из-за того, что точно знал, какие события произойдут в финале спектакля.
– Интересная версия, – кивнул Вейдеманис. – Тогда он и есть главный подозреваемый.
– Один из нескольких. В этом театре, как в реальной жизни, сложно разглядеть истинные отношения между людьми. Боюсь, что нам придется разговаривать и с Рогаткиной, и с Шунковым. Да и с остальными нужно переговорить. Со всеми, кто был там в этот вечер. Бурдун и Догель не были на сцене в момент смерти Зайделя, но там были Сказкин, игравший Горацио, и Полуяров, игравший Озрика. Вот тебе целая компания актеров, с которыми нам обязательно нужно встретиться и переговорить.
Они прошли по коридору к комнате, которую занимал Арам Саркисович. Постучались, но никто не ответил. На часах было около пяти. Мимо прошли двое незнакомых мужчин. Они о чем-то спорили. Из их разговора стало понятно, что это осветители.
– И еще самое важное, – вспомнил Дронго. – Насколько я понял, сам главный режиссер сыграл важную роль в том, что это уголовное дело закрыли. Он отправился в очень высокий кабинет и пояснил, что подозревать Морозова, который нанес удар, или Шахову, которая была матерью сына погибшего, просто нелогично. И нерационально: ведь эта тройка вместе с погибшим составляла костяк его труппы. А когда один погиб, а двое других под подозрением, театр может просто распасться. Мотивы более чем уважительные.
– Если не он сам организовал убийство, – пробормотал Эдгар.
– Мне рассказывали, что в конце восьмидесятых в одном из спектаклей в главных ролях еще старого объединенного МХАТа были заняты Татьяна Доронина и Леонид Харитонов. Харитонов к этому времени потерял магнетизм своего молодого очарования, его уже никто не вспоминал, и он явно не соответствовал статусу актера известного театра страны. Но сказать ему об этом главный режиссер театра Олег Ефремов просто не мог. Жалел актера. И тогда однажды ночью вспыхнули декорации к их спектаклю. После того как декорации сгорели, спектакль на время сняли с репертуара – до создания новых декораций. Среди театралов до сих пор ходит легенда, что Ефремов сам организовал этот поджог. А потом понял, что одним спектаклем не обойдешься. Нужно все менять в корне. И тогда он объявил о своей программе раздела театра и всего коллектива. Главный режиссер способен на многое в своем театре, на то он и главный.
