— Эээ… Флавия, — сказал викарий, кладя руку мне на плечо жестом защиты. — То есть мисс де Люс.
— Мне следовало догадаться, — заметил инспектор.
И потом случилось чудо. Пока викарий с неловкостью взглянул на останки мистера Колликута, инспектор медленно закрыл и открыл правый глаз, так что это заметила только я.
Он мне подмигнул! Инспектор Хьюитт подмигнул мне!
Где-то зазвонили церковные колокола. Где-то пушки издали торжественный салют. Где-то в темном небе вспыхнули сумасшедшие фейерверки.
Но я их не услышала: мой слух заглушил шум собственной крови.
Инспектор Хьюитт и правда мне подмигнул!
Но постойте-ка…
Теперь он потер глаз, оттянул нижнее веко и начал что-то изучать на пальце — вероятно, частичку мусора.
Тысяча проклятий!
Это просто частичка могильной пыли или останков какого-нибудь древнего обитателя Бишоп-Лейси — может, даже моего предка.
Я посмотрела на инспектора с видом профессиональной озабоченности и протянула свой носовой платок.
— Благодарю, — ответил он. — У меня есть.
Затем он продолжил, как будто ничего не случилось:
— Теперь опиши мне все, что происходило, с самого начала, с того момента, как ты приехала на церковное кладбище сегодня утром.
Так я и сделала: рассказала ему о фургоне на кладбище, о викарии и Мармадьюке Парре на крыльце, мистере Гаскинсе в башне, Джордже Баттле, Нормане и Томми и других рабочих в склепе. Я поведала ему, как вынимали камень и о том, как я сунула нос в отверстие за ним. Единственной деталью, которую я упустила, был деревянный сундук, склонившимся над которым я застала мистера Гаскинса.
В конце концов, должна же я позволить бедняге хоть что-то обнаружить самостоятельно.
— Благодарю, — произнес инспектор, когда я закончила. — Если что-то понадобится, я пришлю кого-нибудь в Букшоу.
Всего лишь пару месяцев назад я бы рвала и метала от того, что меня так резко отстраняют. Но кое-что изменилось. Я узнала, хоть и немного, о жене инспектора Антигоне и их семейных трагедиях.
— Ладно, — ответила я. — Всего хорошего!
Думаю, я закончила на правильной ноте.
«Глэдис» ждала меня в траве, и она радостно скрипнула, когда я ухватилась за руль и тронулась в путь.
Когда мы понеслись домой, еще не закончилось время завтрака, и я насвистывала «Землю надежды и славы», а «Глэдис» позвякивала в такт цепью.
5
Только почти добравшись до дома — на самом деле только миновав каменных грифонов на воротах Малфорда, — я осознала, что упустила две важные вещи. Первая — это вопрос о летучей мыши и о том, как она проникла в церковь. Вторая: если в склепе лежат останки мистера Колликута, где же тогда сам святой Танкред?
Когда в конце длинной каштановой аллеи показался Букшоу, до меня дошло, что я вымокла до нитки. Утренний туман постепенно и почти незаметно, как это любят английские туманы, превратился в моросящий дождь. Я оставила свой макинтош в башне, и теперь мои кардиган, блузка, юбка и носки приклеились к телу, как пропитанные водой банные губки.
«Глэдис» тоже была покрыта комьями и потеками дорожной грязи.
— Нам надо принять ванну, старушка, — сказала я ей, когда мы хрустели по гравию, подъезжая к парадной двери.
Я знала, что отец, Даффи и Фели еще завтракают. Я не могла прокатить «Глэдис» через вестибюль, потому что она слишком грязная, а вход через кухню, по крайней мере в это время дня, находится под контролем миссис Мюллет.
Я приложила палец к губам и безмолвно повела «Глэдис» за угол и вдоль восточной стены дома, остановив ее прямо под окном моей спальни.
— Жди здесь. Я разведаю территорию, — прошептала я.
Я юркнула обратно к фасаду дома и тихо прокралась в вестибюль.
Не стоило беспокоиться. Из столовой доносились привычные звуки завтрака. Отец, как всегда, штудирует последние выпуски филателистических газет, Даффи уткнулась носом в «Монаха», которого Карл Пендрака подарил ей на Рождество. Я не могла не подумать о том, что у него были какие-то тайные мотивы.
Он пытается заручиться ее поддержкой, чтобы просить руки Фели? Или Даффи — его запасной вариант? В свои тринадцать Даффи была еще слишком молода для ухаживаний, но у американцев намного больше терпения, чем у нас, британцев, которые после шести лет войны хотят все и сразу, по крайней мере, как говорит Кларенс Мунди, водитель единственного такси в Бишоп-Лейси. Кларенс поделился этой информацией, когда отвозил нас с миссис Мюллет в Хинли купить новую медную печку взамен старой, которую я испортила химическим экспериментом по консервированию лягушачьих шкурок.
«Невесты войны! — сказал он. — Вот и все, о чем сейчас думают американцы, — найти себе невесту войны. Если они будут так продолжать и дальше, нашим рабочим парням никого не останется».
«Эт’ все бомбы, — ответила миссис Мюллет. — Вот что г’рит мой Альф. Все их боятся с тех пор, как они сбросили бомбы».
«Ммм», — пробурчал Кларенс, перед тем как погрузиться в молчание.
Я на цыпочках протопала вверх по лестнице в восточное крыло, где расположены моя лаборатория и спальня. Все спальни в Букшоу — это огромные, продуваемые ветрами пустоши, больше подходящие для роли самолетных ангаров, чем для сладких снов, и моя спальня — яркое подтверждение этого.
Восточная часть дома вообще большей частью покинута: неотапливаемые просторы, потрескавшиеся полы, пустые невидящие окна, отклеивающиеся обои, запах плесени и вечные сквозняки делают ее идеальным местом для одиночества. Я сама выбрала это место для уединения и покоя.
Я сняла простыни со своей кровати и, связав их с парочкой старых одеял, быстро соорудила импровизированную веревку с большой петлей на одном конце.
Распахнув окно, я опустила веревку так, чтобы зацепить «Глэдис» за руль.
— Осторожненько… осторожненько! — шептала я, аккуратно подтягивая ее вдоль стены и затаскивая в комнату.
Не успели бы вы произнести «цианид», как «Глэдис» уже стояла, прислонившись к моей кровати, еще подрагивая после подъема, но радуясь возвращению домой.
Я завела граммофон, выкопала из груды пластинок под кроватью Whistle While You Work
[11]
и поставила иголку на бороздки.
Принеся ведро воды из лаборатории, я частично наполнила жестяную сидячую ванну и начала драить «Глэдис» мочалкой. Труднодоступные места я прочистила зубной щеткой.
Моя «Глэдис» очень боится щекотки, хоть и не признается в этом. Не та это слабость, в которой хочется признаваться. Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании о том, как Даффи и Фели меня щекотали, пока у меня пена изо рта не пошла.
