— Кровь святых и пророков, — повторила она, снова кивая головой, как будто пытаясь убедить нас в своих словах, и жадно перевела взгляд с лица мисс Танти на мое в поисках признака понимания.
— Откровение, — сказала мисс Танти. — Глава шестнадцатая.
Мег решительно посмотрела на нее.
— Святые и пророки, — отозвалась она хриплым, но уверенным шепотом. — Кровь!
Ее светлые немигающие глаза были почти так же навыкате, как у мисс Танти.
В задней части церкви неожиданно на порог упал длинный палец слепящего дневного света, когда дверь распахнулась и появились две темные фигуры. В одной я сразу признала викария. Вторая… конечно же! Это Адам Сауэрби. Он почти вылетел у меня из головы.
Прогулочным шагом они прошлись по центральному проходу с таким видом, будто вышли на приятный променад по сельской улице.
— Разумеется, — говорил викарий, — как указывал старый добрый Сидни Смит, епископы очень любят говорить «мой престол», «мое духовенство», «моя епархия», как будто это все принадлежит им. Они забывают, что духовенство, епархия и сами епископы существуют исключительно для общественного блага.
— «Мучитель епископ и страдающий викарий» и так далее, — сказал Адам.
— Именно. «Викарий испытывает огромную боль, когда епископа опровергают».
[26]
Достаточно ясно, что надо что-то сделать.
— Возможно, это уже сделано, — заметил Адам.
Викарий застыл на месте.
— О боже! — воскликнул он. — О боже! Я не подумал об этом.
— Я тоже — до настоящего момента, — сказал Адам. — Привет! — добавил он, глянув в нашу сторону и обнаружив нас троих: Мег, мисс Танти и меня, стоящих у алтаря, словно покинутые невесты. — Кто у нас тут? Три грации, если не ошибаюсь.
Три грации? Какая из них я, подумала я: Невинность, Красота или Любовь?
А мисс Танти? А Мег?
— Привет, Мег, — поздоровался Адам. — Давненько мы не виделись, не так ли?
Мег присела в глубоком величавом реверансе, грубыми пальцами старательно растягивая свою юбку в черную палатку и демонстрируя полосатые чулки и пару ужасно поношенных рабочих ботинок на шнуровке на викторианский манер.
— Вы встречались? — боюсь, я не сумела совладать с собой. Ничего не могла поделать. Я с трудом верила, что кто-то вроде Адама Сауэрби, магистра искусств, члена Королевского садоводческого общества и пр., археоботаника и т. д., мог быть знаком с сумасшедшей женщиной из леса Джиббет.
— Мег и я — старые знакомые, не так ли, Мег? — сказал Адам с искренней улыбкой, прикасаясь рукой к ее потрепанной шали. — На самом деле больше, чем знакомые, полагаю, следует сказать — коллеги. Друзья, если на то пошло.
Рот Мег растянулся в широкую улыбку, которую лучше не описывать.
— Ее консультации как минимум один раз уберегли меня от того, чтобы сделать из себя фармакологического идиота.
— Кровь, — мило заметила Мег. — Кровь святых и пророков. Пить кровь.
Ее рука махнула куда-то в тень.
— И мисс Танти, если не ошибаюсь, — продолжил Адам. — Я слышал только хвалебные пеаны
[27]
на тему, как вы вдохнули новую жизнь в алтарную гильдию.
Мисс Танти изобразила сдержанную улыбку, еще более жуткую, чем у Мег.
— Делаю все, что в моих силах, — сказала она, вытягиваясь и бросая довольно сердитый взгляд на викария. На секунду я испугалась, что ярость в ее взгляде, сфокусированная толстыми, как донышко бутылки, стеклами очков, заставит его съежиться, как жука под увеличительным стеклом.
Она добавила:
— Могу только надеяться, что делаю все возможное, несмотря на…
— Боже мой! — громко воскликнул викарий, взглянув на свои наручные часы. — Сколько времени прошло! Куда оно только девается? Синтия ждет, чтобы я помог ей с церковной брошюрой. Она превратилась в Кассандру с тех пор, как епископ пожертвовал свой подержанный спиртовой копировальный аппарат взамен нашего старого доброго вышедшего из употребления гектографа.
Кассандра? Неужели он неумно намекал на призрак Кассандры Коттлстоун, могила которой могла послужить причиной предполагаемого обморока Синтии? Другая Кассандра, которая пришла мне на ум, была псевдонимом Уильяма какого-то для его временами скандальных колонок в «Дейли Миррор».
— Подобно «Таймс», — рассказывал викарий, — простыни Синтии отправляются на место ровно в полночь.
Я не верила своим ушам! О чем только думает этот несчастный?
— «Овощи викария» — так я называю свой вклад, — продолжал он. — Кое-что, что конгрегация сможет пережевывать в течение недели, видите ли. Я подумал, что капля несерьезности должна будет пройти долгий путь, но теперь… о боже! Что только подумает Синтия?
И правда, что подумает Синтия, — призадумалась я.
Последнее, что я слышала о Синтии Ричардсон, — то, что ей дал успокоительное доктор Дарби, после того как ее до смерти перепугал на кладбище призрак Кассандры Коттлстоун.
Либо укол был очередной деревенской сплетней, либо викарий использовал дымовую завесу. Вряд ли Синтия может быть одновременно одурманена хлоралгидратом и в то же время клепать церковные бюллетени на своей копировальной машине марки «Банда». В этом нет никакого химического смысла.
— Мне следовало догадаться, что вы печатаете что-то о мистере Колликуте, — сказала мисс Танти, бросив косой взгляд на викария.
Постойте-ка, — подумала я. — Что здесь происходит?
Несколько минут назад эта женщина говорила мне не переводить зря мои крокусы, а теперь она чуть ли не на коленях умоляет, чтобы мистеру Колликуту отдали кричащие заголовки в церковном бюллетене.
Взрослые иногда ведут себя так странно.
Вынуждена признаться, что я сама почти забыла о мистере Колликуте. В качестве первооткрывателя его трупа я чувствую некоторую ответственность, однако обстоятельства в настоящее время препятствуют мне вспоминать о нем чаще.
Позже, вернувшись в Букшоу, я открою чистую страницу в своем дневнике и бегло набросаю плюсы и минусы почившего мистера Колликута. Но сначала мне надо вызнать подробности у мисс Танти. Она, в конце концов, назначила его на должность.
Я была уверена, что при наличии некоторого времени смогу вытянуть из нее достаточное количество сплетен, чтобы шокировать даже самого закостенелого редактора таблоидов в Лондоне. Если бы я только могла увести ее от Адама и викария…
— Что ж, — сказал викарий мисс Танти, — и правда, прошу меня извинить. — И с этими словами он повернулся и медленно побрел по центральному проходу к двери.
