Я сосчитала до трех и отодвинула засов наружной двери, оставив ее приоткрытой, когда вышла на лестницу.
Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать: я неслась по ступенькам вниз с такой скоростью, будто за моей спиной лаяли гончие ада. Я считала пролетающие подо мной ступеньки. Вот я уже достигла лестничного пролета. Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре — по две за один раз — двадцать шесть. Через вестибюль и во двор, и только там, как мне показалось, я перевела дыхание.
«Глэдис» стояла на том же месте, Эсмеральда долбила клювом пол клетки, погруженная в свои мысли.
Уезжая, я рискнула бросить взгляд через плечо на верхние окна. Они были пусты.
Никакого лица в окне. Ни Джослина, ни, слава богу, Бенсона.
Где-то я его уже видела…
Проблема в том, что я никак не могла вспомнить, где именно.
12
Солнце почти село на западе, когда я подъехала к Букшоу.
Отец, ясное дело, будет в ярости. Он требовал, чтобы все мы, без исключения, ни под какими предлогами не опаздывали на ужин, куда требовалось являться прилично одетыми. Теперь же из-за моего запаздывания («запаздывание» — одно из тех длиннющих слов, которыми Даффи любит в меня швыряться) миссис Мюллет придется задержаться, и отец, который отчаянно пытается сократить издержки, уменьшая ее рабочие часы, вынужден будет заплатить ей за переработку.
Но не успела я добраться до ворот Малфорда, как поняла, что дела плохи. На дороге у поворота толпились люди.
Несчастный случай?
Я набрала такую скорость, что мне пришлось тормозить двумя ручными тормозами и уйти вбок с разворотом, чтобы ни в кого не въехать.
Продолжая сидеть верхом на «Глэдис» и поставив ноги на землю, я подобралась ближе. Не могу поверить своим глазам.
Неровным полукругом стояли отец, Фели, Даффи, Доггер и миссис Мюллет. Никто из них и глазом не повел в мою сторону.
Их внимание было сосредоточено на мужчине с водянистыми глазами навыкате, одетом в куртку, которая была ему мала, с тесным целлулоидным воротничком. Он вколачивал в землю табличку.
ПРОДАЕТСЯ — гласили жуткие черные буквы.
БУМ! БУМ! БУМ! — звучал молоток, и каждый удар пронзал мне сердце насквозь.
Букшоу продается! Не могу поверить!
Конечно, были угрозы, и отец уже предупреждал нас, что он проигрывает свою продолжительную битву с государственным департаментом, который он как-то поименовал «Пиявками Его Величества». Но мы как-то всегда справлялись; что-то всегда подворачивалось.
Например, лишь несколько месяцев назад в нашей библиотеке обнаружилось первое издание «Ромео и Джульетты» Шекспира, но поскольку на его титульном листе сплелись инициалы отца и Харриет — в память о его ухаживаниях — отец отказался с ним расстаться.
Актер Десмонд Дункан осаждал его предложениями, одно другого безумнее, но отец отвергал их. Потом Дункан заручился поддержкой Британского музея, и отцу предложили столько, что за эти деньги, вероятно, можно было бы купить весь Стратфорд-на-Эйвоне до последнего лебедя.
Но отец был непоколебим.
А теперь вот до чего дошло.
Временами мне хотелось встряхнуть отца, схватить его за лацканы пиджака и трясти, пока перья не полетят, а потом прокричать в лицо: «Ты — упрямый глупец!»
Однако через некоторое время разум возвращался в мою бурлящую голову, и я понимала, до чего же мы с ним похожи и что именно этим отец больше всего меня и злил, тем, что вел себя точно так же, как и я.
Возможно, это глупо, но так оно и есть.
И вот мы стоим на дороге, словно неотесанная деревенщина на ярмарке, и глазеем, как незнакомец вколачивает табличку в землю наших предков.
Только увидев всю свою семью в полном составе здесь, у ворот Малфорда, находящихся достаточно далеко от дома, и поняв, что они пришли сюда, чтобы собственными глазами увидеть, как судебный пристав на законных основаниях отбирает у нас Букшоу, нашу землю, я вдруг остро осознала всю серьезность ситуации.
В первый раз на моей памяти мы действительно были вместе.
И вот мы стоим, де Люсы, мрачные, как смерть, а на нас смотрят едва сдерживающийся Доггер и плачущая миссис Мюллет.
— Это неправильно, — пробормотала она, покачивая головой. — Это совсем неправильно.
Кроме нее, больше никто не промолвил ни слова.
Спустя некоторое время отец медленно двинулся в сторону дома, следом пошли Фели, Даффи и Доггер.
Бейлиф, закончив свою работу, отряхнул ладони и бросил молоток в багажник грязной «англии»,
[33]
припаркованной на обочине. Через несколько минут он уехал.
Мы с миссис Мюллет молча стояли в сгущающихся сумерках.
— Твой ужин в теплой духовке, дорогуша, — сказала она, отвернулась и медленно побрела по направлению к Бишоп-Лейси.
Позже, когда я устроилась у себя в спальне среди подушек, неохотно жуя и время от времени бросая консервированные горошины на пол Эсмеральде, в дверь легонько постучали.
Это был Доггер.
— Я принес немного хлеба и воды для вашей подруги, — сказал он, ставя на пол две миски, которые принес с собой.
— Ее зовут Эсмеральда, — объяснила я. — Ее собирались зарезать.
С Доггером нет нужды в продолжительных подробных объяснениях. Он все понимает так быстро и легко, как будто читает мысли.
— Прекрасный образчик орпингтона,
[34]
— заметил он, бросив ей хлебную крошку. — Не так ли, Эсмеральда?
Эсмеральда атаковала крошку, и та исчезла. Доггер бросил ей еще.
— Она не будет есть, — сказала я. — Я пыталась угостить ее кукурузой.
— Может, она наседка, — произнес Доггер. — Некоторые разновидности кур весной к этому особенно склонны.
— Что значит наседка? — поинтересовалась я. Никогда не слышала это слово.
— Это значит, что она вспыльчива и хочет сидеть в гнезде, — объяснил Доггер.
— Как отец! — выпалила я. Не смогла удержаться.
Доггер бросил Эсмеральде еще кусок хлеба.
— Очень мощная порода, эти орпингтоны, — сказал он, — британская, говорят, королева их очень любит. Она держит целый курятник в Виндзорском замке, насколько я знаю.
— Может быть, мы могли бы разводить цыплят в Букшоу? — меня вдруг обуяло вдохновение. — Мы бы могли поставить несколько клеток в каретном сарае и продавать яйца на рынке в Мальден-Фенвике. Это было бы весьма забавно.
