— Нет, она же умерла, когда он родился, помнишь?
— Возможно, она берегла их для него, когда он вырастет.
Альф улыбнулся.
— Нет. Она играла в них с детства. Получила в наследство от своих предков-военных. Каждый из них добавлял что-то в коллекцию. У нее было такое хобби.
— Солдатики, — повторила я. Никак не могла поверить.
— Солдатики, — сказал Альф, наклоняясь и подбирая упавшие столовые приборы один за другим. Разложил их аккуратными рядами на столе и, бережно помещая в позицию, стал давать им.
— Вот Первая дивизия, — говорил он. — Первый мадрасский европейский полк. Вот Вторая дивизия — Первый мадрасский и бомбейский европейский полки. Третья дивизия. Его величества Тридцать девятый пехотный полк. В одном их них — бог знает в каком — служил ее пра-пра-пра-какой-то-прадед. Четвертая дивизия, Бомбейский европейский полк, две тысячи сипаев, местных солдат-пехотинцев, Первый бенгальский полк, Королевская артиллерия. — Вот и все, — закончил он. — У нее были все участники.
— А что насчет наваба? — спросила я. — И его пятидесяти тысяч бойцов?
— О, они там тоже были, — спокойно сказал Альф. — Старик Битти говорил, что у нее была маленькая игрушка для каждого из них. До самого последнего бенгальца.
Он дал мне возможность все это переварить.
— Вы хотите сказать… — начала я.
— Именно, мисс, — сказал он. — У нее была специальная комната. Она держала ее на замке, словно сокровищницу, так вот. Никому не позволялось туда входить, кроме нее. Только старик Битти знал, что там, потому что один раз его позвали вынести ее из комнаты, когда она потеряла сознание. Но это не помешало ему хорошенько осмотреться.
Я сдвинулась на краешек стула, глазами умоляя его продолжать.
— У нее была битва при Плесси в миниатюре. Точная копия настоящего сражения. Огромная. Горы, холмы, деревья из ершиков для чистки трубок. Река Бхагиратхи из зеркала голубоватого оттенка. Вся комната была заполнена от стены до стены, от стены до стены. Удивительное зрелище, говаривал старик Битти.
— А миссис Ридли-Смит?
— Запиралась в этой комнате и проводила там дни напролет, передвигая фигурки, разыгрывая битву при Плесси снова, снова и снова.
— А ее муж? — поинтересовалась я. — Член городского магистрата, канцлер, он не думал, что у нее…
— Проблемы с головой? Никто не знает. Никто никогда не упоминает ее имя.
Меня пробрала дрожь, надо будет поразмышлять потом над этим.
— Сейчас это называется депрессией. Раньше именовалось хандрой или чем-то в этом роде.
— А ее семья? Они тоже были такими же?
— Крепкие, как утесы, все они. Солдаты, юристы, набобы в Вест-Индской компании — много лет. Они не мешали ей играть в ее игрушки, по крайней мере, так говорил старик Битти.
— Спасибо, мистер Мюллет, — сказала я, поднимаясь с кресла и пожимая ему руку. — Мне надо идти. Не хочу, чтобы обо мне начали беспокоиться.
На самом деле мне срочно надо было поговорить с Доггером.
Вопрос жизни и смерти.
Проезжая мимо Святого Танкреда, я увидела толпу людей, слонявшихся перед входом в церковь.
Я резко затормозила.
На крыльце стоял викарий, подняв руки.
— Джентльмены… джентльмены, — говорил он.
Я прислонила «Глэдис» к стене и медленно прокралась сквозь толпу, пытаясь остаться незамеченной. Большинство людей были жителями Бишоп-Лейси, но некоторые — неместные.
Одним из незнакомцев был высокий худой мужчина в сером тренчекоте с красным галстуком-бабочкой, держащий в руках записную книжку. Рядом с ним стоял мужчина ниже ростом, одетый почти также и прижимающий камеру к глазам.
— Но говорят, это чудо, викарий. Наверняка, вы можете сказать нам пару слов.
Викарий безуспешно попытался пригладить растрепанные волосы, раздуваемые ветром. Щелкнула вспышка.
— О чем вы подумали, когда увидели кровь? — обратился к нему другой человек. — Говорят, кто-то бросил костыли. Это правда?
По толпе пронеслись возгласы.
— Джентльмены, пожалуйста. Всему свое время.
— Как насчет трупа в склепе, викарий?
Я уже видела сенсационные заголовки в завтрашних «Хрониках Хинли» и «Морнинг Пост-Хорн», и викарий, скорее всего, подумал о том же.
ТРУП В СКЛЕПЕ! СВЯТОЙ ПЛАЧЕТ КРОВЬЮ!
С такой рекламой епископ скоро отправит его на новую должность где-нибудь в районе Амазонки. Пресса безжалостна, и церковь тоже.
— Джентльмены, прошу вас… Помните, что сегодня Страстная пятница. Ничто не должно осквернить…
— Пропустите меня! — крикнула я. — У меня важное дело! Пожалуйста, пропустите!
Я протолкалась локтями сквозь толпу и оказалась рядом с викарием. Взяв его за локоть, сценическим шепотом, достаточно громким, чтобы услышали репортеры, я прошептала:
— Боюсь, ей стало хуже, викарий. Доктор говорит, что она протянет недолго. Вы должны прийти.
Я переминалась с ноги на ногу, жутко мигая в надежде выдавить слезу.
Викарий взглянул на меня так, как будто он только что пробудился на другой планете.
— Пожалуйста, — прохныкала я, потом мой голос поднялся до громкого завывания: — Пока не стало СЛИШКОМ ПОЗДНО!
Я потянула его за руку, повернула и втащила его в церковь, захлопнув за нами дверь и задвинув засов.
— Фьюить! — присвистнула я. — Какая осада! Как в «Айвенго». Мы можем тайком выбраться через ризницу.
Секунду викарий смотрел на меня пустыми глазами. Он был еще больше потрясен, чем я думала. Вся эта история играла свою роль, не говоря уже о его проблемах с Синтией.
Я подвела его к задней скамье и села рядом с ним.
— Все будет хорошо, — сказала я. — Я почти во всем разобралась.
Его лицо, окрашенное в лиловый оттенок светом, падающим сквозь витраж, неохотно повернулось ко мне.
— О, Флавия, — произнес он. — Если бы это только была правда.
19
Только когда я была уже на полпути к дому, меня осенило.
«Если бы только это была правда», действительно! Очевидно, что, несмотря на призвание викария, ему не хватает веры.
Я взяла его за руку, провела через дверь ризницы, на цыпочках прошла с ним по церковному двору и доставила домой в безопасности. Потом спряталась за большим надгробием и наблюдала, как ворчащая толпа медленно рассеялась и исчезла.
Никто из них не сообразил заглянуть за церковь. Никому не пришло в голову проследовать за нашей печальной процессией к воображаемому смертному одру. Их всех так тронула моя притворная миссия милосердия, что никто — даже самые ожесточенные газетчики — не прикоснулись к двери в церковь.
