– Чуть-чуть. Стоп! – Алексей вновь остановил его руку.
– А я выпью! – Геннадий Михайлович махнул полную рюмку коньяку. – Вот ты спрашиваешь, откуда я знаю Эльку?
«Я спрашиваю?» – удивился Алексей. Но Манукова останавливать не стал. Того, похоже, совсем развезло. На воспоминания потянуло.
– А я тебе расскажу. Это, брат, такая история…
Семнадцать лет назад
Геннадий
Гена Мануков рос послушным мальчиком. Его даже дразнили «ботаником». Учился он хорошо, всегда знал уроки, отвечал с охотой и с энтузиазмом занимался общественной работой, был правой рукой классного руководителя, с восьмого по девятый старостой, а в десятом выпускном классе стал комсоргом школы. Тогда все были обязаны вступать в комсомол, и Гена Мануков таким образом стал первым человеком после директора, с кем тот регулярно совещался насчет повышения показателей в учебе и организации досуга для старшеклассников. Программа осеннего бала или новогоднего вечера утверждалась сначала Геннадием Мануковым, и сама Королева осени, она же Снегурочка, первая школьная красавица, перед ним заискивала. Характеристику ему дали выше всяких похвал. Гена так смирился с этим прозвищем «ботаник», что и науку о растениях искренне полюбил. Впоследствии, когда он стал работать в Министерстве сельского хозяйства, школьное прозвище невольно вспомнилось.
«Вот вам и ботаник! – с усмешкой думал Мануков. – Где теперь вы все, двоечники-разгильдяи-прогульщики, такие независимые, и где я? Обскакал вас Генка Мануков!»
У него имелось одно неприятное качество: Мануков был завистлив. В юности это почти никак не проявлялось, зато потом наступило обострение. Болезнь под названием «зависть» стала резко прогрессировать после тридцати пяти. Мануков вдруг взялся ревниво следить за карьерой своих одноклассников, со временем убеждаясь, что ему повезло больше. Класс чиновников набирал силу, становился в стране хозяином, а Геннадий Мануков еще в школе освоил науку: как грамотно выдвигать себя на руководящую работу. Теперь ему это ох как пригодилось. Он довольно легко ввинтился в отлаженный механизм госслужбы, с усердием работающий на холостых оборотах, научился брать на себя ответственность, по сути, не отвечая ни за что, организовывать откаты так, что комар носа не подточит, и четко определил для себя круг людей, с которыми обязательно надо делиться. В общем, стал идеальным чиновником.
Мама у него была очень заботливая. Она буквально пылинки сдувала со своего обожаемого мальчика. От Гены никогда не требовали, чтобы он помогал по хозяйству, а потом не требовали, чтобы приносил деньги в семью. Манукову вполне устраивало, что ее сын работает младшим научным сотрудником в заштатном НИИ и зарплата у него копеечная.
– Ты, главное, учись, сыночек, – приговаривала она. – Собирай материал для кандидатской.
Он и не напрягался. Деньги зарабатывала мать, крутилась, как могла. Гена, правда, немного стеснялся, что она торгует на рынке, и никогда не помогал ей носить тяжелые сумки. Вообще на рынке не появлялся. Она и не требовала, приговаривая:
– Учись, сыночек. Только учись.
Лишь когда она умерла, Геннадий Мануков словно проснулся и вспомнил, для чего он рожден. Для карьеры чиновника. И с энтузиазмом принялся за дело. А умерла мама рано, и виноват в этом был он. И не только в том, что не помогал ей носить тяжелые сумки.
Причиной ее нервного заболевания, а впоследствии обширного инфаркта стала московская квартира, капитал, доставшийся им в наследство от бабушки, скромной деревенской женщины, сумевшей закрепиться в столице и получить здесь жилье. Простая доярка, она еще в советское время пробилась в депутаты Верховного Совета, да так и осталась в Москве, забыв о том, что когда-то к пяти утра бежала на ферму, где мычали томящиеся в нетерпении коровы.
Квартира была просторная, двухкомнатная, с огромными окнами, да еще в престижном районе, в доме, который строили специально для депутатов из глубинки. И комнаты раздельные. В одной жил Гена, в другой его женщины – бабушка и мама. Отца Мануков не помнил, вроде бы он был – в детстве мать говорила, – летчиком-испытателем, потом поняла: это уже смешно, и просто замолчала. Гена понял, что его родили, что называется, для себя, и вопросы задавать перестал. Бабушка умерла рано от инфаркта, сказался каторжный труд на ферме, которой она отдала большую часть жизни. То же потом случилось и с Гениной мамой: инфаркт и скоропостижная кончина. Но, как выяснил потом Геннадий Михайлович, передавалось это только по женской линии. Его неоднократно обследовали на предмет сердечно-сосудистых заболеваний и вынесли вердикт:
– Здоров как бык.
Их с мамой жизнь разбила женщина. Шерше ля фам, как говорится. Роковая красавица, в которую примерный мальчик Гена Мануков влюбился без оглядки. Ее звали Элиной. Она приехала из провинции, откуда-то с юга, покорять Москву. О родине своей Элина говорить не любила, и хотя в столице она за пару лет пообтесалась, но как говорила Генина мать, «деревенщина из твоей девки так и прет». Гена только отмахивался: не беда, вспомни бабушку.
Жгучая южная красота была главным активом Элины, а еще способность мгновенно приспосабливаться к любым условиям. Элина напоминала ящерицу, которая легко отбрасывает хвост, если ее пытаются за него ухватить. Она беспрестанно лгала и тут же от этого открещивалась, при малейшей угрозе разоблачения нагромождая новое вранье на предыдущее, от чего образовывались целые горы лжи, как потом понял Геннадий. Но в первый год он был просто ослеплен жгучей южной красотой Элины.
Разумеется, сначала Элина попробовала поступить в театральное училище, но срезалась в первом же туре и пока устроилась в ПТУ учиться на швею, лишь бы остаться в Москве. За пэтэушницами закрепляли койко-место в общежитии. Гене же она сказала, что готовится стать дизайнером женской одежды. А еще подрабатывает моделью и имеет на этом поприще огромный успех. Гена не раз напрашивался на показ мод, в котором участвует его красавица, но постоянно «не было билетиков».
Он долго не подозревал, что «дизайнер» целыми днями строчит на швейной машинке, трудясь над женским нижним бельем, над которым за границей все дамы хохочут. Сама Элина эти ужасные панталоны и жуткие лифчики, больше похожие на броню, не носила, доставала кружевное импортное белье, добывая через подруг открытки в салоны для новобрачных. Но страна уже начала разваливаться, зарплату повсеместно задерживали, и Элина, которая едва сводила концы с концами, прекрасно понимала, что Гена Мануков – ее последний шанс. Она ехала в Москву, предвкушая блестящую карьеру актрисы, оглушительный успех, но в толпе московских модниц сразу потерялась. Не больно-то ее оценили, даже с такой красотой. Ехать назад в провинцию ох как не хотелось. А Мануков был коренным москвичом, он хоть и жил с мамой, но в отдельной квартире, на нее Элина сразу положила глаз. Красавице кровь из носу нужна была московская прописка, время поджимало, и Элина поднапряглась.
У нее уже был некий опыт, а Гена оказался девственником, что ее приятно порадовало. Элина подумала, что без труда забеременеет, и тут уж его матушка никуда не денется. Та невзлюбила Элину с первого взгляда, тут же начала нашептывать обожаемому сыночку, что его красавица всего лишь наглая захватчица, что ей нужен не Гена, а его квартира, и как только она получит прописку, тут же пустится в свободное плавание.
