Наконец Нора с грохотом распахнула дверь и появилась на пороге, раздувая ноздри, как рассерженная лошадь.
— Ну?!
— Павел Петрович умер.
— Упился? Туда ему и дорога.
— Или с балкона упал, или ему помогли. Собирай вещи и перебирайся в комнату Серебряковой.
— Еще чего? Я уезжаю.
— Попробуй. Если даже дойдешь до машины, можешь в нее впрячься и везти на себе до ближайшего шоссе. Поторапливайся, сейчас дети встанут, надо тело убрать. Здесь мы пока устроим мини-морг. Чего застыла?
— Никуда я не пойду, можешь в снег этого мерзавца закопать, чтоб не вонял. Убирайся!
— Я тебя сейчас за волосы поволоку. Не испытывай мое терпение, я с перепоя особенно нервный. Шевелись!
Нора стала энергично швырять в сумку тряпки. Леонидов помогал ей их уминать. Наконец, подталкивая Нору, потащил два баула на второй этаж. Леонидов никак не ожидал, что эта истеричка громко завизжит, увидев тело, он швырнул сумки и зажал ей рот:
— Дура, что ты орешь?
— Мне плохо.
— Ему еще хуже! Сядь! — Он толкнул Нору в сторону дивана.
— Нет! — Она стала брыкаться.
— Выпей сока и помолчи, психопатка.
— Нет! — еще громче взвизгнула Нора и оттолкнула его руку.
Послышались голоса, где-то скрипнули двери.
— Давай быстро в одиннадцатую. — Леонидов поволок вещи. Нора побрела за ним.
— Ирина Сергеевна, пусть Нора побудет у вас, — сказал Алексей Серебряковой.
— Да-да, конечно. Нора, проходите.
— Сейчас надо вынести тело. Скажите, в каких номерах есть сильные мужчины?
— В девятнадцатом Манцев и Липатов.
— Ирина Сергеевна, дайте Норе воды и не выходите пока, ради бога.
— Хорошо.
Леонидов метнулся к девятнадцатому номеру.
— Мужики, откройте!
На пороге появился заспанный Липатов.
— А друг твой где?
— А я знаю? Что, завтракать пора?
— Выйди в холл. Как у тебя с нервами?
— Не понял.
— Поймешь. Штаны надень.
Из соседнего восемнадцатого Алексей вытащил взъерошенного Глебова.
— Борис Аркадьевич, перестаньте трястись, покойников, что ли, не видели? Давайте его вниз перенесем.
Глебов занервничал:
— Почему это я должен его куда-то тащить?
— Давай, давай, не расклеивайся.
Втроем они перенесли, цепляясь за перила и ежесекундно спотыкаясь, на первый этаж тело Павла Сергеева. Внесли в люкс, положили на одну из кроватей. На тумбочке рядом лежал свеженький комплект постельного белья, Паша так и не успел застелить свою кровать. Леонидов взял жесткую клейменую простыню и накрыл тело, закрыл дверь ключом с биркой, на которой была выбита цифра «один», и положил этот ключ в карман. В другом его кармане лежала кассета с записью вчерашней гулянки.
В холле уже начинали появляться встревоженные люди, истеричный вопль Норы, похоже, разбудил всех. Появилась Саша в спортивном костюме, заспанные, помятые Калачевы, тихая жена Глебова.
— Дорогие дамы, — стараясь держать себя в руках, начал Леонидов, — сегодня ночью произошел несчастный случай с Павлом Сергеевым: он упал с балкона. К сожалению, разбился насмерть. Пока не приедет милиция, не расходитесь. Предлагаю дамам навести здесь порядок, помыть посуду и накрыть стол для завтрака, еды со вчерашнего вечера еще осталось много. Просьба не паниковать, не забывайте, здесь дети.
Он закончил говорить, вытер пересохший от количества произнесенных слов и сушняка рот. Женщины, нервничая, пошли к столу, боязливо сторонясь окровавленного угла. Леонидов принес из своего номера чистое, накрахмаленное до состояния доски полотенце, прикрыл следы крови, сверху поставил пустую бутылку, из-под шампанского. В холле появилось еще несколько человек. С первого этажа поднялась бухгалтерша Казначеева, потом пришли Валерия Семеновна Корсакова и Аня.
Корсакова энергично взялась накрывать на стол, известие о смерти Павла Петровича на нее впечатления не произвело. Она двигалась, разговаривала, резала и разливала так, будто это было самое рядовое утро в ее жизни. Леонидова невольно поразило ее лицо, он настороженно разглядывал высокую фигуру поварихи, злое смуглое лицо и крупные сильные руки. Ему стало не по себе.
«Энергичная мадам, и здоровая, как гренадер. Прямо женский спецназ, а не работник кулинарного фронта. Такая толкнет — не то что фанеру проломишь, пролетишь со свистом, как ракета «земля—воздух». Надо будет к ней присмотреться», — размышлял он, продолжая наблюдать за Валерией Семеновной.
Принесли закипевший чайник. Мужчины начали рассаживаться вокруг стола. Вид у всех был еще тот: помятые джинсы, свитера, сонные лица. В холле дуло изо всех щелей, при дневном свете отлично было видно грязь, паутину и потертость старой мебели. То, чего вчера никто спьяну не замечал, спешило вылезти наружу. За пыльным окном, как чадящая свеча, едва теплился пасмурный зимний день, напоминая несвежую послепраздничную скатерть. Кто-то из присутствующих несмело предложил опохмелиться, народ поежился, но не поддержал. Ели лениво, курили здесь же. На Леонидова никто не смотрел, но на сотрудников «Алексера» его присутствие давило, как петля плохо намыленной веревки.
«Дурацкое положение! — вертелось у Алексея в голове. — Попал как петух в оицип. Подозревать, всех подозревать, ловить косые взгляды и знать, что один из этих людей убийца. Кто? Можно начинать прямо по списку…»
Через час появился засыпанный снегом Барышев.
— Добрался до главного корпуса, Серега? — кинулся к нему Леонидов.
— Пер как танк. Замело все к черту.
— Ну, что они сказали?
— Будут к нам пробиваться. К вечеру, наверное, можно ждать. Велели ничего не трогать. — Барышев говорил короткими фразами, пытаясь выровнять дыхание.
— Умники. Как они там себе представляют толпу народа, планомерно и систематически огибающую мертвое тело в течение суток? Да тут и так все затоптано, а к вечеру вообще ничего не останется. Я все заснял на видеопленку в лучшем виде, пусть смотрят и радуются жизни, — разозлился Леонидов.
— А где…
— Внизу, в первой комнате.
Барышев покосился на прикрытый полотенцем угол стола.
— Поешь, похоже, до столовой доберемся не скоро.
— К обеду все расчистят, не каменный век. У главного корпуса уже трактора вовсю шуруют.
— А чего ж, до шоссе расчистить, что ли, не могут?
— Так праздники же, перепились все. Сам знаешь, как у нас в стране в начале нового года вся жизнь замирает: все только пьют-да опохмеляются. Пока очухаются, доберутся до техники… Пойду переоденусь. Аня!
