Квартира Михайловной была на последнем этаже. Алексей вышел из лифта и сразу же услышал его голос:
– Саша, я все равно войду! Открой!
И звук удара. Потом металлический скрежет, словно кто-то возится с замком. Леонидов сделал вид, что достает из-за пазухи пистолет, и отчетливо произнес:
– Владимир Александрович Заневский? Вы арестованы. Руки поднимите и лицом к стене.
Тот обернулся. Высокий, плечистый. Глаза пустые. Плевать он хотел на пистолет! Ощерился и сделал шаг вперед. Они были в разных весовых категориях.
– Лицом к стене! – выкрикнул Алексей.
Заневский кинулся на него и попытался сбить с ног. Они упали. Алексей оказался внизу и почувствовал, как к горлу тянутся руки. Коленом попытался ударить в солнечное сплетение. Заневский извернулся. Удар не достиг цели. Стало нечем дышать. «А ведь меня этому учили… – подумал Леонидов, оказывая сопротивление преступнику. – Хорошо, что теперь у него нет пистолета…»
Спас его Матвиенко, который выскочил со стороны лестницы, как черт из табакерки, и с криком «ха!» ударил Заневского по голове рукоятью табельного «ПМ». Тот потерял сознание.
– Спасибо, – хрипло сказал Алексей и, поднявшись, полез в карман за наручниками. Когда раздался щелчок, Заневский застонал и повернулся на бок.
– Здоровый, черт! – пожаловался Алексей.
– Леха, ты как?
– Если б не ты…
– Здорово ты его держал! Захват что надо!
– Это был захват? – вяло улыбнулся Леонидов.
Ноги у него дрожали. Во рту было солоно. То ли от слез, то ли от крови. Губу, что ли, прикусил? На ватных ногах Алексей подошел к двери и постучал. Потом глупым голосом сказал:
– Саша, это я.
– Кто? – испуганно спросили из-за двери.
– Алексей. Мы тут не одни.
– Леша? Ты?
– Я.
– А с кем?
– Здесь милиция. Он в наручниках, открой.
Пауза. Потом звук ключа, поворачивающегося в замке. И дверь приоткрылась. Леонидов увидел испуганные глаза. Синие. И дрожащие губы:
– Леша, Леша, как страшно!
– Тихо. Все уже кончилось.
Увидев жену, Заневский вновь застонал и отвернулся. Он все еще лежал на полу. Рана на голове кровоточила.
– Вставай, – жестко сказал Матвиенко. – Леха, надо его в прокуратуру. Как, гражданин, признаваться будем? Чистосердечно?
– Да пошли вы…
– Игорь, я сейчас. Пять секунд.
– Ничего. Мы пока тут побеседуем. С гражданином, – недобро улыбнулся Матвиенко.
Алексей вошел в квартиру.
– Сережа в маленькой комнате, – шепотом сказала Саша. – Пришлось наврать, что это чужой дядя, очень злой. Господи! Родной отец! Ну ничего святого!
– Ты нашла деньги?
– Да, в стиральной машинке. Она сломана, машинка, там всякий хлам лежит. Я стала искать старый Сережкин носок, чтобы распустить и рейтузы довязать, а там этот пакет…
– И в нем пятьдесят тысяч долларов.
– Кажется, меньше…
– Значит, потратился.
– На пакете кровь. Я сразу поняла, что это кровь. Мне стало страшно.
– Зачем же ты к Лене поехала?
– А куда? Я же не знала, что они…
– Любовники? Ну, ну, успокойся. Ты что, слышала, как она звонила твоему мужу? Ночью.
– Нет. Лена как-то странно себя повела, когда я рассказала ей про эти деньги. Я ничего не могла понять: как Вовка выследил Серебрякова, как он вообще узнал про эти доллары! А Лена разозлилась и отправила меня в маленькую комнату, чтобы Сережку уложила спать. Там снаружи такая щеколда, папа прибил. У нас сквозняки. Когда мы с сыном в комнату ушли, Лена вдруг взяла и щеколду эту задвинула. Я испугалась, стала в нее ломиться. В дверь. Схватилась в горячке за кресло, чтобы ударить. Оно тяжелое. А за креслом Вовкин халат. Со спинки, наверное, соскользнул, его и не хватились. Я сразу узнала этот халат, сама подарила на двадцать третье февраля, все ходила, выбирала. Как-то приехала с дачи, а халат исчез. Теперь лежит в Ленкиной спальне, из кармана бюстгальтер торчит. Не мой. Ленкиными духами пахнет. У нее дорогие духи, французские. Тут я все поняла. Сестра давно намекала, что ей меня жалко. Мол, жизни не знаю. Я разозлилась! Как ударю в дверь плечом! Щеколда сломалась. Плечо до сих пор ломит, там синяк. Огромный. Лена была в комнате, кому-то звонила. Я теперь поняла, кому. За сына я бы их обоих убила! Леша! Как они могли? Я подняла Сережу, быстренько его одела и вышла в прихожую. Там мы с Ленкой подрались. Первый раз в жизни. В детстве я ведь ее и пальцем не тронула. Даже ни разу не шлепнула…
– А зря.
– Как они могли, Леша? – Саша заплакала.
– Ну, ну. Успокойся. Что теперь поделаешь…
– Да, что поделаешь.
– Саша, мне надо ехать.
– Да, да.
– Мы потом обо всем поговорим. Поезжай домой, успокойся.
– Да, да… Домой? Я не могу.
– Езжай в квартиру родителей.
– А Лена?
– Ее увезли.
– Как же так? Я теперь что, совсем одна? Я не могу сейчас одна.
– Я приеду вечером. Скажи только, куда приезжать.
– Ты точно приедешь?
– Конечно. Куда?
– Ко мне. Все-таки домой поеду. К родителям в квартиру не могу. Там еще страшнее.
– Саша, я пошел.
– Да, да.
Из маленькой комнаты выглянул светловолосый мальчик, посмотрел на Леонидова исподлобья:
– Это злой дядя? – Он сжал маленькие кулачки.
– Нет, Сереженька! Это дядя хороший!
– А где злой?
– Он… Его увели.
– В тюрьму?
– Да.
Мальчик удовлетворенно кивнул:
– Значит, мы можем вернуться домой. А то мне не нравится у тети Наташи. Здесь нет моих игрушек!
– Можем вернуться, – кивнула Саша и подняла на Алексея влажные от слез глаза: – Приходи. Я жду.
«Как же нам всем будет тяжело! – подумал он, закрывая за собой дверь. – Ей, мне, моей маме и… мальчику. Как мы со всем этим справимся?»
Ему разрешили присутствовать на первом допросе. Елена Викторовна Завьялова сидела на стуле прямо, губы сжаты. Следователь, пожилой человек в пиджаке с кожаными заплатками на локтях, усталым голосом задавал дежурные вопросы. Елена отвечала сквозь зубы и с презрением смотрела на его поношенный пиджак. Алексея вдруг такая злость взяла! Ну сил нет! Но смолчал. Сидел в сторонке, внимательно слушал.
– Елена Викторовна, какие отношения у вас с вашим зятем Владимиром Заневским?
