– Это крайность. Я уже заметил: вы любите бросаться в крайности. Люди разного рода занятий неравноценны по степени той пользы, которую они приносят обществу. И подход к ним должен быть разный. В том числе и с точки зрения морали.
– Вы, конечно, считаете себя благодетелем рода человеческого, если исходить из того количества гнусностей, которые себе позволяете?
– Как лицо, не уполномоченное вести расследование, можете оставить при себе выводы, касающиеся моей деятельности.
– С вами трудно дискутировать, Валерий Валентинович.
– Вот и оставьте это занятие.
– Вы убили Павла Сергеева?
– Докажите.
– Зачем вы взяли из моей тумбочки кассету с записью того вечера, когда был убит Сергеев?
– Я не брал кассету.
– Вас видел Манцев, и я столкнулся с вами у лестницы. Вы были в моей комнате.
– Мало ли зачем я заходил в вашу комнату?
– Значит, заходили? И на балконе с Пашей стояли?
– Стоял. Но не толкал его. Мы расстались вполне мирно. Поспорили, конечно, но потом договорились.
– Интересно, на почве чего вы нашли общий язык?
– Это не имеет значения.
– Как же так получилось, что вы спорили, разговаривали на повышенных тонах, чуть ли не до драки дело дошло, а потом расстались, чуть ли не друзьями? Что такое произошло на этом балконе?
– Произошло. Повторяю: мы расстались мирно.
– А потом Сергеев вдруг бросился на фанерную перегородку, пробил ее телом и упал к вашим ногам?
– Там, кажется, был кто-то еще.
– Где?
– На балконе.
– Когда?
– Когда я вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз.
– Откуда же этот «кто-то» там взялся?
– Не знаю.
– Послушайте, вы человек разумный. Ваше присутствие на балконе подтверждают несколько ваших же сотрудников, вы сами не отрицаете, что там были. И вдруг выдумываете какой-то мифический персонаж, чтобы доказать свою непричастность.
– Паша сам свалился. Он был пьян в стельку, – презрительно сказал управляющий.
– Так был кто-то на балконе или Паша сам? Выберите одну версию.
– Я ничего не хочу выбирать. К смерти Сергеева отношения не имею. Все.
– Валерий Валентинович, вы ведь выбились в люди из самых низов, насколько я понял. Правильно?
– Это никого не касается.
– Просто меня всегда поражал этот парадокс: самыми злыми начальниками и самыми плохими друзьями оказываются бывшие простые смертные. Которые волею судеб получили деньги и власть. Казалось бы, что они, выбившись из нищеты, должны протягивать своим руку помощи, понимать их положение и помогать. Так нет же: пинают и заталкивают еще глубже в грязь. Отчего это? От стыда? Боязнь конкуренции? Это вы правильно опасаетесь: насмотревшись на ваши методы можно кое-чему научиться. Кстати, к вашему двоюродному брату присмотритесь.
– Саша? Причем здесь Саша?
– Да так. К слову. Между прочим, а что у вас с женой произошло?
– Послушайте, не лезьте хотя бы в это. В мою личную жизнь. Я вас выслушал, все, что хотел, сказал, давайте пойдем пить чай.
– Значит, вы не можете дать объяснений случившемуся и становитесь подозреваемым номер один, – тяжело вздохнул Алексей.
– Милиция уже сделала вывод: это несчастный случай. Уголовное дело не будет возбуждено, так что ваши домыслы оставьте при себе.
– Надеетесь списать происшествие на удачное стечение обстоятельств? Я докажу Ирине Сергеевне, что вы убили Павла, и вашей карьере придет конец, а это для вас будет пострашнее тюрьмы. Сами не хотите пойти поискать работу? Интересно, как оценят ваши деловые качества другие владельцы фирм?
Иванов позеленел:
– Вы мне угрожаете?
– Предупреждаю.
– Я на вас в суд подам. За давление.
– А мы поговорим не в рамках расследования. Как частное лицо с частным лицом. Но при Ирине Сергеевне.
– Я этого не допущу.
– Попробуйте.
Алексей с огромным удовольствием хлопнул дверью. Управляющий остался в своем люксе. В холле же народ при появлении Алексея многозначительно затих. Судя по обстановке, сотрудники фирмы что-то оживленно обсуждали, но не хотели, чтобы он принял в этом участие. Леонидов не стал настаивать, сел на диван и попросил себе стакан чаю. Женщины, суетившиеся у стола, вызвались его обслужить. Ольга Минаева лично, своими прелестными ручками заварила чай. Барышев принес стакан обессилевшему другу, сел рядом и стал намазывать икру на черствый кусок хлеба.
– Ну что, убедился?
– В чем?
– В том, что это Валера?
– Что ж ты так переживаешь, Серега? Тебе-то не все равно?
– Аньке там работать. Иванов ее сожрет, если придется собственную жену уволить, а мою взять.
– Ты же хороший парень, а такой корыстный, как оказалось.
– А то! Ветряные мельницы я давно уже победил. С тех пор, как у меня появилась жена, я, Леша, очень изменился. По мне, так лучше бы она совсем не работала, но если рвется, так моя обязанность позаботиться о том, чтобы с этой проклятой работы она приходила в состоянии нормально реагировать на меня и мои потребности. А не орать и не бить посуду.
– И ты готов любыми способами убрать Иванова?
– Я готов воспользоваться тем, что случилось. Такой случай может больше и не представиться. Неужели ты сам еще не понял, какая это скотина?
– Понял еще раньше тебя. Только мы не имеем права лишить человека шанса. А если он не убивал?
– А может, ты вспомнишь, что он никому шансов не давал? Я уже был свидетелем истерики любимой женщины. Больше не хочу.
– Ничего личного? – усмехнулся Алексей.
– Что?
– Против управляющего ты ничего не имеешь. Но жена должна работать в хорошем и дружном коллективе.
– Именно, – кивнул Серега.
– Извини, но я помочь тебе не могу. Что-то мне подсказывает, что Иванов Пашу не убивал. Я его, конечно, припугнул, но… Дело, Сережа, закрыто. Уголовное дело. Дальше уже дело совести.
– У него нет совести, – тихо сказал Барышев.
– Что тут поделаешь?
– Я так понимаю, что ты ничего не будешь делать?
– Слушай, отстань. Ты весь день меня дергаешь: Леха туда, Леха сюда, Леха на лыжню, Леха в бассейн, Леха фас Иванова. Может, без моего участия что-нибудь предпримешь?
– Ладно. Понял вас, капитан. Разрешите идти?
– Да сделай одолжение: исчезни.
