— Хватит иронизировать, — сердито сказал Михин. — Не усложняй жизнь себе и мне. Короче, когда Вера Валентиновна догадалась, что племянник собирается покончить жизнь самоубийством, она решила изъять завещание, в чем и призналась.
— И когда она приехала на дачу?
— В половине девятого. Павел ходил звонить, потом был на участке, прогуливался, ждал гостей, а она шарила в комнате. Пока нашла бумаги, полчаса прошло, приехала Люба, Вера Валентиновна спряталась на втором этаже, потом приехала Алла и поднялась в спальню наверху. Тетка Клишина была в комнате, смежной со спальней, и оттуда слышала, как звонила его любовница. Все сходится.
— И когда же она уехала?
— Когда Павел вышел встречать Гончарова. Вера Валентиновна тоже смогла, наконец, выбраться из дома. Через черный ход.
— И хладнокровно оставила племянника одного, зная о его намерении покончить с собой. Впрочем, оставила же она родную сестру замерзать в снегу от потери крови. А дальше?
— Она говорит, что встретила машину Демина в двух километрах от клишинской дачи, и было это в половине одиннадцатого. Он вышел, поздоровался, сказал, что очень переживает за Павла и хочет его остановить. Они говорили минут десять.
— Алиби, значит, ему составила. А почему же он машину в лесу оставил?
— Говорит, просто захотел в кустики. Тогда ее и заметили случайные свидетели.
— Ха! И пришел он к Клишину, когда тот был уже мертв?
— Ну да. Увидел труп, понял, что опоздал, и очень расстроился. Потом испугался. Что могут заподозрить в убийстве.
— У него же была предсмертная записка. Чего ему бояться?
— Да хватит тебе, Леша! Все мы люди. Павел Клишин был больным человеком. Факт? Факт! Хотел он покончить жизнь самоубийством? Хотел! И сделал это. Короче, все сходится, следователь решил дело закрыть. На основании того, что это было самоубийство. С согласия прокурора, между прочим. Все. Точка.
— Он хотел, чтобы его считали сумасшедшим, — тихо, но твердо сказал Алексей. — Вспомни его роман. От начала до конца. Все, что там написано, ложь. И его безумие — тоже ложь. Он бьш на сто процентов нормальным человеком. А все остальное — поза. Я недавно это понял. Сначала думал также: маньяк; Но можно только казаться маньяком. Человеком, не таким, как все.
— Это все твои фантазии. Сие доказать невозможно, — развел руками Михин. — Нам, милиции, некогда этим заниматься. Опять труп нашли, в соседнем дачном поселке. Голый мужик, в одних трусах, под забором. Представляешь? Беда с этими дачниками!
— Последнюю услугу можешь оказать?
— Ты для меня столько сделал. Разумеется, могу!
— Адрес Демина. И где его издательство находится.
— Ты что надумал?
— Это мое дело. Я не хочу, чтобы роман, где клевещут на меня и мою жену, был опубликован. И есть еще кое-что. На чем люди не должны зарабатывать деньги. Для меня это дело принципа.
— Что ж. Это твое право. Я дам тебе адрес. Все равное ты узнаешь, если захочешь.
— Вот и давай! Все давай. И главы романа давай.
— Это всегда, пожалуйста, — охотно согласился Михин. — Можешь забрать, у меня еще есть.
Алексей аккуратно свернул листки «Смерти» и поднялся с крыльца:
— Ну что, сыщик? Бывай.
— Надеюсь, увидимся, — протянул ему руку Михин.
— Э, нет! — рассмеялся Алексей. — Если только в компании. С милицией я дел иметь не хочу.
Они пожали друг другу руки и разошлись. Настроение у Алексея было скверное. И он пошел к жене, жаловаться на жизнь. А куда еще? Саша сидела и чистила картошку.
— Что случилось? — спросила она, увидев расстроенное лицо мужа.
— Михин приходил. Дал прочитать признание Клишина. Предсмертную записку. Это, мол, самоубийство.
— Кто? Паша?! Покончил с собой?! Ну уж нет. — Саша возмущенно затрясла кудряшками. — Не верю! По причине?
— Искал и не нашел смысла жизни. Горе от ума — болезнь заразная, что ж тут удивляться. Только каторжный труд и неусыпная забота о куске хлеба насущного отбивают охоту размышлять о смысле жизни, потому что он и так ясен. А когда у человека все есть, да еще и много свободного времени, он начинает страдать. Вот и дострадался твой писатель.
— Почему мой?
— Ты ведь тоже по нему сохла.
— Леша, я была почти ребенком! Нашел что вспомнить!
— Ничего, я им всем еще покажу! — и Алексей неизвестно кому погрозил кулаком. Саша при этом улыбнулась.
Дома Леонидову не сиделось. Он решил прогуляться, хорошенько поразмыслить, переварить полученную информацию. Шел он к шоссе, потом пошел по шоссе, и хотел было уже свернуть к лесу, когда из-за поворота вылетели вишневые «Жигули». За рулем сидела Вера Валентиновна. А рядом очаровательная Соня. Вид у обеих женщин был цветущий. Увидев его на обочине, Вера Валентиновна резко затормозила:
— Алексей Алексеевич! Вы домой или из дома? Может, подвезти?
— Спасибо, не надо. Я гуляю.
— Заходите к нам сегодня, запросто, по-соседски. Посидим, шашлыков пожарим.
Он оторопел: как будто ничего не случилось!
— А в честь чего банкет?
— Дело о смерти моего племянника закрывают, вы разве не слышали? Разобрались, слава богу! А мне в награду дачка и квартира московская, — с откровенным удовольствием сообщила Вера Валентиновна. — Дачу, правда, Максим Николаевич заберет, а квартиру придется продать. Но кое-какие денежки останутся. Дочке приданое. Или новое дело начну. Ваша фирма чем торгует? Сонечка что-то говорила про бытовую технику и компьютеры. Выгодное дело? Вы постоянным клиентам большие скидки даете? Сколько процентов? А в кредит?
Поскольку Алексей молчал, дама сочла, что это проявление интереса. И улыбнулась:
— Ну так заходите. Мы все обсудим. Сонечка, что ж ты ничего не скажешь? Приглашай!
Соня опустила стекло со своей стороны и невинно улыбнулась:
— Я извиняюсь, Алексей Алексеевич, все эти нервные срывы, наверное, от жары. Заходите, мы все равно это лето будем жить на Пашиной даче. Заходите.
«Жигули» уехали, а он еще с минуту неподвижно стоял на обочине. Потом вновь зашагал по шоссе.
«Черт знает что! — подумал Леонидов, сворачивая к лесу. — Кажется, я вымотался. Устал смертельно за этот месяц. Надо выпросить у Серебряковой неделю в счет отпуска и поехать куда-нибудь на юг, к морю. Вместе с Сашей и Сережкой. Надо развеяться».
2
В понедельник вечером он позвонил Наде, справиться о здоровье профессора Гончарова. Позвонил домой, без всякой надежды, что возьмут трубку. Девушка, должно быть, в больнице. Но трубку взяли.
— Надя, это Леонидов. Вы дома? А как же дядя? Больница?
