- Какую правду?
- Ты думаешь, что мать их всех убивала? Так?
- С чего вы это вязли?
- Она в больнице. С новым приступом. Ты прекрасно понимаешь, что ей светит принудительное лечение до конца жизни, если будет доказана ее вина. Боишься своей свободы. Ты сколько о ней Бога молил, Коля?
- Она, правда, в больнице? – хрипло спросил Лейкин.
- Да. Мы сейчас оттуда. Похоже, что на этот раз ей хуже. Ты теперь не из дома сбежал, тебя в наручниках увели. Соображаешь?
- Не убивал я, - сказал, наконец, Лейкин. И повторил: - Не убивал.
- А кто? Она?
- Не знаю. Испугался, что она. Ведь все было нормально. Все, - отчаянно сказал он. – Она даже не слишком переживала, когда отец ушел к другой. Обрадовалась, даже. Мол, мы с тобой теперь вдвоем. Каждый день, возвращаясь из школы, я видел ее в окне. Она стояла неподвижно, спрятавшись за занавеской. Но я знал, что она там. В тот момент, когда в школе заканчивались уроки, в нашей квартире звенел будильник. Она подходила к окну и начинала ждать. Я долгое время не мог понять, почему стрелка часов стоит на двенадцати. Зачем будильник звенит днем? Потом все начали встречаться с девочками, ходить на дискотеки. Она отпускала, но, подходя поздно вечером к нашему дому, я чувствовал, что она там. За занавеской. Это становилось невыносимым. Я давно вырос, а она не хотела этого понять. Однажды я уехал в дом отдыха с ночевкой. Все поехали. Все мои друзья. И девушки. А с ней случился этот приступ. Первый. И врач сказал: «Никаких волнений». Я не мог подтолкнуть собственную мать к сумасшествию. В конце концов, она мне жизнь отдала.
- И так было до тех пор, пока не появилась Роза.
- Да. Я сказал: «Мама, мне давно за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не был женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Она ничего не сказала, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я решусь на такую жизнь?! Что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Она же безобидна, поверьте. Она не крушит мебель, не кричит. Она просто меня очень любит. Но Роза меня бросила. Правда, никому ничего не сказала. В чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И сказала: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». И я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я верил, что мать сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в ЗАГС… Когда ее убили, я испугался. Матери не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. И все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать была у дома, где жили Лилия и Марго. Я не могу ее контролировать целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенность сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать.
- Послушай, Коля, а с Викторией у тебя ничего не было?
- С какой Викторией?
- Воробьевой.
- А, бухгалтерша… Да мы были едва знакомы.
- Тогда как она попала в эту компанию?
- Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!
- Как же так? Зачем же она тогда ее убила?
- Вы мне не верите, что ли?
- Да верим, - сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной нельзя сейчас поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?
- А то нет. Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.
- Послушай, ну а туфли никакие из дома не пропадали?
- Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.
- Ее туфли. Сергей, где они у тебя? Покажи Кольке.
Барышев, сопя, полез в какой-то шкаф. Положил на стол коробку:
- Вот. Смотрите.
Лейкин уставился в коробку.
- Да ты возьми в руки, - сказал Алексей. – Они не кусаются.
- Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.
- Почему?
- Она не любила женственную обувь.
- А эти разве женственные?
- Ну, не очень. Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?
- Это правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.
- Значит, я могу идти?
- Можешь. Только не бери, ради Бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то, действительно, можно подумать, что ты маньяк.
- Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам, почему-то, ничего не могу для нее сделать.
- В смысле? – удивленно спросил Алексей.
- Я еще про «Нежность» хотел рассказать.
- Потом. Про нежность потом.
- Но меня совесть мучает.
- А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.
- Под подписку? – деловито спросил Барышев.
- Как знаешь. Ты у нас начальник, - усмехнулся Алексей.
Когда Лейкин ушел, он сказал задумчиво:
- Вот тебе и резеда.
- Что? – удивленно переспросил Барышев.
- Желтый цветок, говорю, это всегда разлука. Или измена. Словом, ничего хорошего нет в желтых цветах.
- А при чем здесь Лейкин?
- Не Лейкин, а его мать. Почему-то с самого начала я воспринимал ее в желтом цвете.
- Неужели же все кончилось? А, Леша?
- Трудно сказать… Мы еще в одно место собирались.
- Да. Поехали. У меня все равно машина на вашей стоянке. Вот и побеседуем с гражданином. Как там его? – Барышев полез в карман за блокнотом.
- Михалыч. Коновалов Альберт Михайлович.
- Так точно.
3
Путем долгих странствий и исканий уже вечером они набрели на Коновалова в ресторане, где тот справлял свой юбилей. Праздник юбиляру портить не хотелось, тем более, что охрана в ресторан не пускала. Дальше холла, в котором засели крепыши с бритыми затылками, пройти не удалось. Барышев хотел уже применить силу, а сам Алексей плюнуть и уйти, но тут хозяин вдруг вышел подышать свежим воздухом в холл и услышал шум.
