- А то, что я дурак. Надо было с самого начала догадаться. Я же всегда говорил, что одна из женщин была лишней. Вот мы сейчас и узнаем наверняка, которая …
…Мать убитой девушки Полина Михайловна визиту очень удивилась. Но посторонилась, тем не менее, грустным голосом сказала:
- Что ж, проходите. А я сегодня как раз к гадалке собралась. Назначено у меня. А вы надолго?
- Зачем же к гадалке? – удивился Алексей.
- Есть, говорят, предсказательница Тамара, так она по фотографии может того злодея отыскать, что дочку мою убил.
- По чьей фотографии?
- Как по чьей? Дочки.
- Я тоже могу. У меня есть некоторые магические способности. Только мне не фотография нужна, а вещи покойной.
- Конечно-конечно, - засуетилась Полина Михайловна и прошла торопливо вперед, в маленькую комнату.
- Когда это у тебя вдруг проявились магические способности? – прошипел Барышев, толкнув в спину Алексея.
- Полчаса назад. У сгоревшего павильона. Как посмотрел на него, понял: открылось шестое чувство. Вижу свет в конце тоннеля.
В маленькой комнате Полина Михайловна с готовностью распахнула перед гостями гардероб:
- Вот. Дочкины вещи. Сохранила все, как при ней было.
Алексей заглянул во внутренности старого шкафа, удушливо пахнущие лавандой:
- Полина Михайловна, меня вообще-то интересуют те вещи, которые Лилии подарила Виктория Воробьева. Вы же сами говорили: духи, платок. Мол, на полке все лежит.
- Да-да.
Полина Михайловна выдвинула самый нижний ящик шкафа, заглянула туда:
- Не понимаю. Вот здесь все было.
Она переложила с места на место несколько тряпок.
- Давно уже не заглядывала, - виновато сказала она. – Ни к чему.
- Может быть, Лилия их кому-нибудь отдала? – спросил Алексей.
- Кому ж? Если только подружке. Была у нее такая. Маргаритой звали. Только ее тоже убили, - всхлипнула Полина Михайловна.
- А сумка кожаная тоже среди вещей была?
- Какая сумка? Ах, сумка. Была. Черная, кожаная, с пряжкой. Но Лилия сразу сказала, что вещь не для нее. Подруге, мол, отдам. Той подойдет. Значит, и другие вещи тоже отдала. А платок-то новый был. И пузырек с духами полный, нераспечатанный.
- Вот тебе и решение проблемы, - вздохнул Алексей. – Спасибо, Полина Михайловна. Мы, пожалуй, пойдем.
- А вещи-то? Вещи?
- Я уже их посмотрел. Убийца вашей дочери скоро предстанет перед судом.
Алексей сказал это торжественно, и подтолкнул Барышева к дверям. Тот все еще не мог прийти в себя от удивления.
- Ну и что? – сказал он, едва вышел за порог. – Что это нам дало?
- Давай выйдем, на лавочку сядем. И я тебе скажу.
В лифте Серега переминался с ноги на ногу от нетерпения. На улице схватил друга за плечо, резко развернул лицом к себе:
- Давай, говори!
- Могу я тебя чуточку помучить? Шучу. Время не ждет. Значит, слушай: все это настолько очевидно, что я не могу понять, как с самого начала лопухнулся. Одна из женщин была лишней. И это именно Вика. Луговая трава, не цветок. Он просто ошибся. И вовсе не хотел ее убивать. У него, ведь зрение слабое. Он убил Лилию, потом захотел убить Марго. Ты сам представь картину: Лилия отдала ей вещи богатой подруги, которые бес толку валялись в шкафу на полке. А Марго экономила на всем, хотела дожить последние дни, как человек. Кто бы стал о ней заботиться в больнице? Она копила деньги, потому и вещи у Лилии брала. Среди них были духи и пестрый шелковый платок. Марго его часто надевала. И желтый пакет довершил картину. Он же не знал, что Виктория зайдет после работы в супермаркет и купит мороженое с кока-колой. И на сцене появится яркий желтый пакет. А в подъезде темно. Помнишь, Флора говорила, что он все время принюхивался? У этого человека недостаток зрения компенсируется острым обонянием и тонким слухом. И движения неуверенные, не потому что он пьяный. Он просто слабовидящий. Потому и линейку на шею с первого раза не мог закинуть. Отсюда и царапины. Ошибка, элементарная ошибка. Он хотел убить не Викторию, а Марго.
- Но зачем?
- Цветы, наверное. Помешан на цветоводстве. Он и павильон потому поджег, что не мог найти нужную тетрадку. Не в состоянии был разглядеть написанное, вот и решил уничтожить все бумаги. Чтобы наверняка. Роза не знала этого человека в лицо, а Марго, как раз знала очень хорошо. Она все рассказала подруге, а та записала.
- Но тогда получается, что это…
- Воробьев, да?
- Не может быть, Леша! Не узнать свою собственную жену?!
- Может, он ее потом узнал? Когда она уже была мертва? Или раньше, но все равно ненавидел ее так сильно, что стал душить до конца.
- И что теперь делать? К нему идти?
- Знаешь, Серега, иди к нему один. Я не могу.
- Ты, все-таки, с ним разговаривал?
- Серега…
- Ты разговаривал. Добрый, да?
- Все могут ошибаться. Мне показалось, что он человек, который слегка запутался. Но, все равно: человек.
- А он скотина. Он… Слов-то таких нет.
- Ладно, давай без эмоций.
- Боишься, что я сам его придушу? Не доведя до отделения? Правильно боишься.
- Только пусть это будет без меня. Неловко, что он меня так обманул. Еще и «спасибо» сказал.
- Я его сейчас задержу, и отвезу на допрос, если сразу не расколется. А ты к жене можешь идти. Под теплый бок. Со всей своей сентиментальностью. А жестокий Серега Барышев поставит в этом деле точку.
- Ну, я пошел? – тоскливо сказал Алексей.
… все цветы мне надоели
Я давно уже никому не говорю, какое у меня зрение. Минус сколько. Это так много, что люди все равно не в состоянии понять и представить себе, что это такое. И они начинают меня жалеть. Вслух. А я чувствую только скрытую радость в их голосе: «Ой, как хорошо, что это не у меня!». Потому что сразу после слов сожаления они торопятся сообщить о своем отличном зрении. В крайнем случае, о небольших с ним проблемах. И даже не подозревают о том, как это меня раздражает. Поэтому я давно уже делаю вид, что все нормально.
А, меж тем, близорукость моя некорректируемая. Не улучшают ее ни очки, ни контактные линзы. Я живу в своем, особом мире. В нем нет людей, только туманные, расплывчатые пятна. Цветные пятна. Пульсирующие пятна, если я пытаюсь в них вглядеться. Но я не чувствую себя ущербным. Наоборот. Я знаю, как уродливо многое из того, что видят остальные. На это просто незачем смотреть. А то, что домысливаю я – прекрасно.
Я больше слышу, тоньше чувствую. И запахи, и людей. Я придумаю их по этим запахам, и еще по голосам. И уродины могут показаться мне красавицами, а красавицы – ведьмами. У меня свое зрение. Особое.
