– А откуда у Белкина эта дача? – задал свой главный вопрос Алексей.
Иннокентий Павлович тяжело вздохнул. Потом задумался.
– История эта давняя, – сказал, наконец, он. – Раньше это был поселок, где жили одни военные. Дачные участки давали от министерства. Это сейчас в свободной продаже. И новые русские сюда набежали. Место уж больно хорошее. Так вот, отец ее был генералом…
– Отец… кого?
– Марины. Фамилию называть не буду. Фамилия известная, и человек был хороший. Уча сток этот он мне выхлопотал. Тогда с этим было не просто, но Иваныч помог. Светлая ему память…
Он помолчал. Алексей не торопил. Расскажет. За живое задело.
– Отец ее был генералом, а она, значит, генеральская дочь. Единственный ребенок в семье. Балованная, понятно. Мать ее была со странностями. Женщина красивая, но…Тосковала отчего-то. Домработницу держали, шофера. Словом, было все. Я их жизни не знаю, знаю только дачную. А здесь все было чинно, пристойно. Привезут – увезут. Я думаю, избаловали Маринку. Как принцесса росла! Ни в чем нужды не было. Подросла, стала сюда с компанией приезжать. Шумно у них было. Очень уж шумно. А дальше пошло-поехало. В институт устроили – бросила. Учиться не хочу. Работать не хочу. Иваныч приходил, жаловался. Упустили девку. А он все по горячим точкам. Генеральша, понятно, ждет. Переживает. А дочка знай себе откаблучивает. Пьянки, мужики…
– И что, мать не могла с ней справиться? – угрюмо спросил Барышев.
– Справишься, как же! С детства одно «хочу». Они пытались ее лечить. К психиатрам водили. Вроде бы помогло. Стыдно сказать: кодировали! От алкоголизма. Врача хорошего нашли. Сказала, что будет в институте восстанавливаться. И тут беда. Иваныч разбился на вертолете. Летели с проверкой, и чего уж там случилось, никто не знает. Жена не пережила. Дочь столько хлопот доставляла, сердце за нее болело, а тут с мужем беда. На похоронах с вдовой случился инфаркт. Обширный. Не спасли. И Маринка осталась одна… – Он вздохнул и покачал головой.
– И тут появился Белкин, – подсказал Алексей.
– Артист давно появился. Еще когда она студенткой хороводилась со всякой швалью. Да попользоваться было нечем. Все в руках у отца. Иваныч Белкина столько раз из дома вышвыривал. Пьяного. А тут наследство! Дача эта, шикарная квартира и кое-какое имущество. У генеральши на пальце кольцо было. Дорогое кольцо. Перстень. Я потом видал его на руке у артиста. Правда, недолго. В общем, окрутил он Маринку. Ох, и пара была! Доложу я вам! Друг друга стоили! Он выпить не дурак, и она без тормозов. На дачу приедут – дым коромыслом! И ругались… Ругались страшно!
– Из-за чего? – спросил Алексей.
– Ревновала. А ведь хорош шельмец! Как бабу ее понять можно. Посмотришь на Валерика, так просто картинка! Когда трезвый. Пьяный – свинья свиньей. Маринка враз забыла, что мы с ее отцом вместе служили. Даже «здрасьте» порой от нее не услышишь, когда мимо проходит. Но, правду сказать, трезвой я ее видел редко. А имущество они потихоньку стали спускать.
– Откуда знаете?
– Народ говорил. Люди-то все видят. Понятно, прислугу они отпустили. Жили плохо. Очень плохо жили. – Иннокентий Павлович еще раз вздохнул.
– Как она умерла? – тихо спросил Алексей.
– Умерла? Говорят, несчастный случай. Было это лет шесть назад. Я тогда еще служил. Постоянно здесь не жил, так что знаю с чужих слов. Да толком никто ничего и не знает. Народу в поселке было много, да все по домам, потому что дождь. С утра зарядил. Вот и попрятались. Чего нам друг за другом следить? Говорят, выпили они крепко и поругались. Для них это было обычное дело. Маринка пошла в ванную, да там и упала. Ударилась об угол виском и умерла. Шкафчик у них там стоял, для банно-прачечных принадлежностей. Милиция приезжала. Соседей опрашивали, свидетелей. Режиссера этого.
– Рощина? – встрепенулся Алексей. – А он был здесь, когда это случилось?
– Говорят, был. Он же и подтвердил: ушла в ванную и там упала. Вот вам и вердикт – несчастный случай.
– А могли они сговориться? Белкин с Рощиным?
– Кто знает, – пожал плечами Иннокентий Павлович. – Кому нужны проблемы? Милиции? Тем более все знали – Маринка пила. Крепко пила. Говорят, экспертиза подтвердила наличие большой дозы алкоголя в крови. В том, что пьяный человек пошел в ванную и там ему стало плохо, нет ничего странного. Давление у нее скакало. Потеряла сознание, упала, при падении раскроила череп. Словом, состряпали отказ в возбуждении уголовного дела. А Белкин получил эту дачу в наследство.
– А также квартиру и имущество.
– Ну, бог шельму метит, – усмехнулся Иннокентий Павлович. – Квартиру-то он спустил. Или разменял. Третья жена хорошо его пощипала. Та еще попалась стерва! Я ее видел. Глаза злющие. Ребенка родила да в суд на мужа подала. Мол, гуляет, изменяет. А я тут бедная, несчастная, всеми брошенная. Дачу, правда, Белкин отстоял. Ох, сколько же у него проблем с бабами! А Маринку жалко. Хотя и непутевая была.
– Да-а-а… – протянул Алексей. И подмигнул Сереге: – Вот тебе и роковая тайна!
– Это еще доказать надо, – засопел Барышев.
– Марго говорила о второй жене Рощина. К той, мол, милиция приезжала. А зачем приезжала? – глянул он на друга, словно ответ был спрятан у Сереги в кармане.
– Неужели же Рощин ее по голове стукнул? Эту Марину? – высказался Барышев. – А что? На него похоже!
– А мотив? Скажите, Иннокентий Павлович, какие отношения были у Марины с Рощиным?
– Отношения? – удивился тот. – Да никаких! В гости к ним приезжал. И все.
– А теперь, значит, на этой даче Манины родители орудуют, – задумчиво сказал Алексей. И Барышеву: – Ну что, Серега, заглянем?
Тот кивнул:
– Надо бы посмотреть.
– Спасибо вам, Иннокентий Павлович, за содержательную беседу, – церемонно сказал Алексей, поднимаясь с лавки.
– А кто ж режиссера-то убил, сыщики? – спросил тот, прищурившись.
– Да по всему выходит Белкин.
– Белки-ин… С трудом верится. Ладно, пойдемте, я вас провожу.
…К даче, ныне принадлежащей Валерию Белкину, они пошли пешком. Держа ориентир на черный «мерседес», стоящий у ворот. Ворота были распахнуты. Подойдя поближе, мужчины услышали громкие рыдания. Рыдала Маня. Левая передняя дверца черного «мерседеса» была широко открыта, за рулем сидел тучный мужчина мрачного вида. Мужчина заметно нервничал. На крыльце стояла рыдающая Маня и высокая женщина лет сорока, очень на нее похожая. Женщина уговаривала:
– Манечка, девочка, ну поедем уже. Поедем.
– Я его дожду-у-усь, – всхлипывала Маня. – Где он, мама? Ну где?
– В тюрьме, – громко и отчетливо сказал Алексей.
Тучный мужчина стал вылезать из «мерседеса». Лицо его все мрачнело и мрачнело.
– Кто вы такие? – нелюбезно спросил он.
