Прочитав очередные откровения Стрельцова, Люба задумалась надолго. С одной стороны, Стрельцова можно пожалеть. А с другой… зачем он все-таки женился? Раз знал, что девушка его не любит? Раз видел, что они не ладят с сыном, почему ничего не предпринял? И кого теперь винить? Она так и спросила:
«Кого обвинили в убийстве, Павел Петрович?»
Молчание.
Ответ напрашивался сам собой. Полину, кого же еще! Кто постоянно ссорился с Михаилом? Она! Понятно теперь, почему Стрельцов так нервничает. Тяжело переживает смерть сына. Винит себя в том, что женился на девушке, которая оказалась стервой. Ошибки воспитания? Недостаток родительского внимания? Мать была занята собой и своей карьерой, отец далеко. Павел Петрович сам их развел, хотя существовала возможность примирения. Но он надавил на судью и второго заседателя. А закончилось все трагедией.
Но почему он молчит?
Впрочем, Люба уже к этому привыкла. Стрельцов тормозит. Раздумывает. Она отстукала:
«Что с вашей женой, Павел Петрович?»
«Она в тюрьме», — пришел лаконичный ответ.
«Вы обвиняете в случившемся себя?»
«А кого же еще?»
«Но ведь убила она!»
«Не вижу никакой возможности жить дальше».
«Вы уверены, что именно Полина — убийца?»
«Не мог же он сам воткнуть себе в спину нож?»
«Подумайте хорошенько. Ведь были еще двое. А кухарка?»
Молчание. Люба подождала. Но тщетно. Никаких вестей от Стрельцова. И все-таки Люба никак не могла представить девушку с фотографии в роли убийцы. Надо во что бы то ни стало увидеть Стаса. Пусть проверит информацию, полученную от Стрельцова.
В эту ночь она никак не могла уснуть. Все думала о Полине Стрельцовой. Представляла ее с огромным ржавым ножом в тонкой руке. Ну, поссорились. Михаил был пьян. Но она-то трезва! И откуда такая ненависть? Тут что-то не так. Темнит Стрельцов. Сам-то кто? Ангел с крыльями? Что-то не то. Люба перевернулась на спину, долго смотрела в полоток.
— Нет, этого просто не может быть!
2
Лучшая подруга прилетела к Любе на следующий же день после своего свидания с Сергеем Ивановым. Возбужденная, с сияющими глазами. Люба поняла, что Апельсинчику не терпится поделиться впечатлениями.
— Ты представляешь! — с порога завопила Люська.
— Может, в комнату пройдем?
— Да мне просто не терпится! Впрочем, я на минутку'
— Постой, ты прямо с работы ко мне?
— Меня ж распирает! Не маме же с папой такое рассказывать! У них одна песня: мало тебе Петькиного отца! Этот гад и их замучил! Представляешь? Приходит и деньги клянчит!
— Успокойся, — посоветовала Люба. — Хочешь чаю?
— Да!
В кухне Люська плюхнулась на табурет и осведомилась:
— А есть, что поесть? Рестораны случаются в жизни редко, а кушать хочется всегда. Что у тебя сегодня в холодильнике? Засохший кусок сыра и пара зеленых помидорчиков? Постой. Тащи-ка из прихожей мою сумку!
Из недр хозяйственной сумки Люба извлекла батон белого хлеба, гирлянду сосисок, бутылку кетчупа и пару румяных яблок.
— Сойдет, — сказала Люська. — Ставь воду для сосисок, а я пока буду рассказывать.
— В магазине «Чай, кофе» была? — спросила Люба, наливая воду в маленькую кастрюльку и ставя ее на плиту.
— А, — махнула рукой Люська. — Давай сразу к сути.
— А в чем суть?
— В том, что мне во что бы то ни стало надо измениться.
— Куда измениться? — не поняла Люба.
— В лучшую сторону, — торжественно сказала подруга. — Ну, кто я есть?
— Хороший человек, — пожала плечами Люба.
— Да он поначалу принял меня за проститутку! — завопила подруга. — Знаешь, каких трудов мне стоило его убедить, что это не так?
— Представляю.
— И только когда я увидела себя глазами швейцара, открывающего перед нами дверь ресторана, я поняла, что надо срочно что-то делать. Как ты думаешь, может, мне волосы перекрасить? Во что-нибудь нейтральное?
— Не знаю. Я в этом ничего не понимаю. А нейтральное, это, по-твоему, что?
— Блонд, например, — неуверенно сказала Люська. — Или шатен. Не баклажан же?
— По-моему, у тебя начинает формироваться комплекс неполноценности.
— Да! Может мне в институт поступить? — и Люська впилась зубами в сочное яблоко. Раздался хруст. Люба невольно улыбнулась, представив себе, что это гранит науки.
— Ну, попробуй.
— Но я не могу стать выше и стройнее! Может, мне пластическую операцию сделать?
— Старые ноги оторвать, а новые пришить?
— Да, ноги это моя беда, — тяжело вздохнула Люська. — Я и мизинца его не стою. Вода кипит.
— Что?
— Сосиски, говорю, клади!
Люба втиснула в кастрюльку шесть сосисок. Отчаяние по поводу коротких ног не умерило Люськнного аппетита. Оно понятно: человек с работы.
— Я ж тебе главного еще не рассказала, — заторопилась подруга. — Как все это было. Честное слово, я старалась вести себя как можно скромнее! Водку не пила, пирожными не объедалась, и заказала чего попроще. Какой-то морской коктейль. С лягушками, наверное. Потому что это оказалось не в бокале, а на тарелке. Безвкусное, склизкое. Неужели это где-то живет? Б-р-р-р! И еще блинчики. Просила не сладкие, (села на диету), и в них оказалось черт знает что. Я даже толком не разобрала. Вроде, древесные побеги.
— Почему древесные?
— Потому что я их с трудом разжевала. Хотя зубы у меня крепкие. Проволоку могу перекусить, — в подтверждение своих слов Люська оттяпала кусок от яблока. — Где еще такое может расти, как не на дереве?
— А на вкус?
— Вот если нарвать на огороде стрелок чеснока, да обжарить до мягкости на растительном масле, да добавить туда томатной пасты, обжаренный лук и морковку…
— Похоже?
— Не, хуже. То, что было в блинах.
— Боюсь, Апельсинчик, что это было самое дорогое блюдо в меню.
— Даты что?!
— Ты на цены-то смотрела?
— Не-а. А счет мне Сережа не показал. Вот что я тебе скажу, подруга, — сурово изрекла Люська. — Русский человек для всяких там изысков не приспособлен. Я готовлю лучше! И дешевле. Потому, придя домой, навернула щей. После бамбука-то, знаешь, как пошло?
— Боюсь, он тебе больше не позвонит.
— Ошибаешься. Уже позвонил. Прямо с утра. Спросил, как я себя чувствую после вчерашнего.
— А что было вчера? — поинтересовалась Люба.
