— Но он даже не пытался со мной поговорить! Все время какие-то тайны, непонятные игры.
— А если бы попытался? Что бы ты сделала?
— Не знаю. Испугалась бы и… В милицию позвонила.
— Вот видишь! Ему охота в милицию?
— Стас, оставайся здесь. Навсегда.
— Ты это серьезно? — вытаращил глаза Самохвалов. — Я-то понимаю, что от страха. Черт! К Линевой уже не успеваю!
— Ты собрался к Линевой?!
Он посмотрел на часы, покачал головой:
— Неудобно, да? В десять вечера? Пока доеду, будет около полуночи. Или удобно? Как думаешь? Ночное рандеву, — оскалился он.
— Ты что-то недоговариваешь.
— Ну, хорошо. Садись, слушай.
Она села в кресло, сложила руки на коленях и дала понять, что вся внимание.
— Так получилось, что дело об убийстве Михаила Стрельцова стало и моим тоже, — важно начал Стас. — В деле есть интересный факт: кроме отпечатков Полины Стрельцовой на рукоятке ножа обнаружены микроволокна нитяных перчаток. Девушка рыхлила землю у корней обожаемой пальмы, надевая эти перчатки. Но они странным образом исчезли после убийства Стрельцова. Хотя обычно лежали на краю кадки. Зачем Полине их прятать? И другой интересный факт: рядом с пальмой был найден окурок сигареты. Михаил Стрельцов вовсе не ругался с мачехой, а спокойно стоял и курил, когда ему нож в спину воткнули. Ты можешь представить человека, который орет на женщину, и курит?
— Может, он нервничал?
— А, может, не было никакого скандала?
— Ты все-таки думаешь, что это Алина Линева его убила?
— Я думаю, что ошибся. Рассчитывал, она при тебе расклеится и захочет говорить, а она, напротив, замкнулась.
— Почему это я должна была стать катализатором?
— А ты не догадываешься? Люба, давай наконец поговорим об этом…
— Нет.
— Долго ты будешь прятать голову в песок, как страус?
— Стас, я все еще хочу думать, что он хоть немножечко меня любил!
— Может, и любил. Теперь-то уж точно не скажет, — усмехнулся Стас.
— Ты не понимаешь. Я ждала его столько долгих лет. Я верила в сказки, когда все надо мной смеялись. Потом смеялась сама, когда дождалась своего принца. Потом я все потеряла, но у меня осталась вера. Я верила, что в моей жизни была прекрасная сказка, и можно теперь спокойно доживать свой век, помня о ней, и переживая все снова и снова. Ты так хочешь ее у меня отнять? И с чем я тогда останусь?
— Со мной, наверное.
— В твоем голосе нет уверенности.
— А ты хочешь, чтобы я рубанул: «Да, дорогая! Нас теперь столько связывает, что я всю жизнь буду рядом, только привяжу под твоим окном свою белую лошадь!»
— Смешно, — не удержалась от улыбки Люба. — Только не езди сегодня к Линевой, пожалуйста. Только не ночью.
— Ты думаешь, я ей нужен? — расхохотался Стас.
— По-моему, ей сейчас нужен любой, кто постучится в дверь.
— Ты так считаешь? — встрепенулся он. -Впрочем, ты психолог, тебе видней. Может, стоит попробовать?
— Самохвалов!
— Хорошо, — вздохнул он. — Ты сама виновата. Чем дольше тянешь, тем больнее. Тебе придется поговорить о своем муже и Линевой.
— Только не сегодня!
— Хорошо, — повторил он. — Ты права, сегодня поздно. Это уже ничего не изменит. Завтра.
— Ты упрямый, — покачала она головой.
— Могла бы отметить мою доброту, — буркнул он.
… Когда они наконец улеглись в постель, Люба почувствовала, что долго еще не сможет заснуть. Градов ее напугал. Скрылся в неизвестном направлении. А, может, под окнами бродит? Ну, чего он к ней привязался? Она вздрогнула.
— Что такое? — приподнялся на локте Стас.
— Нервы, — виновато сказала она.
— Это значит «дудки, давай спать» или «все равно не усну, можешь на что-то рассчитывать»?
— Да ну тебя! — отмахнулась Люба.
— Понял. Скорее, первое, чем второе.
Они помолчали, потом она тихо спросила:
— Стас?
— Да?
— А где сейчас твоя жена?
— Нашла тему для разговора!
— О моем муже можно, а о твоей жене нельзя? Это нечестно!
— Твою мать! — выругался он. — И что конкретно тебя интересует?
— Почему ты развелся? Какие в тебе недостатки?
— Во мне — никаких! — отрезал он.
— Ну и самомнение!
— Видишь ли, мы жили вместе с моими родителями. И жена с матерью меня просто замучили. Одна на службу провожает, и пока жены рядом нет (Элькин институт был дальше), начинает жаловаться. Эля посуду за собой не помыла, Эля белье не постирала, Эля полотенце не туда повесила. Другая ночью, едва ляжем в постель, тоже начинает зудеть: Татьяна Петровна не так посмотрела, Татьяна Петровна не то сказала. Если бы она ребенка родила, я бы терпел. Но — не захотела. Понимаешь? «Надо пожить для себя». Но при этом я должен был жить для нее. Так всегда, что ли, Люба? Один любит, а другой пользуется! Что ты на меня так странно смотришь?
— Ничего.
— Ты удовлетворена?
— Да.
— Тогда давай спать.
— Второе.
— Что?
— Второе. «Все равно не усну, можешь на что-то рассчитывать».
— Ты серьезно?
— Да.
— Вот они, женщины! Стоит рассказать жалостливую историю, как тебе готовы раскрыть объятья!
— Жалостливую?! Ах ты, поросенок! — она замахнулась на Самохвалова подушкой.
Короткая схватка закончилась его победой. Подушка была отброшена, женщина повержена. Зато это отвлекло ее от неприятных мыслей. Все их вытеснила приятная: над Алиной Линевой все-таки можно одержать победу. Ведь Самохвалов к ней так и не поехал. А завтра, как знать? Все еще может измениться!
3
Стас ушел рано утром, наказав Любе ни за что не открывать дверь посторонним. Никому, кроме него и Апельсинчика. Если будут ломиться — немедленно звонить!
— А ты куда? — спросила Люба. — К Линевой?
— Сначала к Гульнаре. Мне же нужен предлог, чтобы навестить актрису.
— И что ты придумал?
— Узнаешь, — загадочно сказал Стас.
— И когда тебя ждать? Вечером? Поздно?
— Может быть. Ну, пока.
Он чмокнул ее в щечку и исчез. Люба вернулась в комнату и села за компьютер. Итак, Стрельцов врет. Причина? И тут до нее дошло! Ну, конечно! И она быстро отстучала:
