3
Нет, он был не пьяный. Ромео! Больше некому. Что ему написал Олег?! Должно быть, разозлил. Она, наконец, сообразила: он следил за ними, следил давно, и там, на шоссе, решил свести счеты. Он угрожал…
— Петрова, к тебе пришли! Принимай гостью!
Лучшая подруга влетела в палату, в руках авоська с яблоками и апельсинами, оранжевая кофточка натянулась на пышной груди, юбчонка короткая, желтые волосы взбиты в пену. Сама маленькая, яркая, округлая, как апельсинчик. И амбре от нее такое сильное, сладко-сочно-фруктовое, что соседка по палате не выдержала, чихнула и сбежала в коридор. Люба невольно улыбнулась: Люська! В своем репертуаре! Она всем любит пользоваться через меру: духами, косметикой, радостями жизни, эта никогда не унывающая Люська Самсонова. Люся, Люсенька, которую Апельсинчиком прозвали еще со школы. Неизменная соседка по школьной парте все десять лет.
— Лежишь?
Люба вздохнула. Глядя на Люську, захотелось зажмуриться. Какая же она яркая и шумная! Прямо голова болит! Хочется тишины, темноты и покоя. Лучше вечного.
— Лежишь? — грозно повторила лучшая подруга. И плюхнулась на стул. — Уф!
— Олег… — она всхлипнула, и повторила жалобно: — Олег… И… ребеночек.
— Ладно, — Люська махнула рукой. — Подумаешь: третий месяц! Там и не было-то еще ничего! Комок слизи! Считай, что легко отделалась.
— Как ты можешь такое говорить?! — возмутилась Люба.
— А что я говорю? Знаешь, сколько я в своей жизни сделала абортов? И на втором месяце, и на третьем, — затараторила Люська. — Дело житейское. Разок хоть бы повезло, как тебе. Бац -выкидыш. И к гинекологу бежать не надо. Мать твою, как же я их ненавижу! Самая вредная на свете профессия! Но мне все по барабану. Хоть пять машин на меня наедет! Выкидыш? Да не дождешься! Я в котлету, а брюху хоть бы что! Я прям создана для деторождения! Ну, чего ты смотришь? Во таращится! Мужика твоего, конечно, жалко, зато он тебе квартирку неплохую оставил, магазинчик в наследство. Слушай, возьми меня на работу, а? Ты теперь хозяйка.
— Люся!
— Что, опять не то говорю? Ну, давай выть вместе. Ты об своем, я об своем. Твой мужик помер, мой все равно что помер.
— Ушел? Опять?
От лучшей подруги постоянно уходили мужья, или кандидаты в мужья. Люська-Апельсинчик никогда не расстраивалась, тут же находила нового мужчину, и вообще пользовалась у мужиков бешеным успехом, хотя и была маленькой, пухленькой и удивительно некрасивой. Но в Люськиных голубых глазах светился такой азарт, такое лихое веселье, что противоположный пол реагировал на это не менее активно, чем на длинные, стройные ноги несомненных красавиц. Вот и сейчас подруга махнула рукой:
— А… Добра-то! Ну, что, успокоилась?
— Как Петька? — Люба имела в виду ее сына.
Один аборт Люська все-таки опоздала сделать. И слава богу! Как она тогда сокрушалась! Ведь была совсем юной. Зато теперь у нее замечательный сын.
Услышав вопрос, Люська скривилась:
— Рыжий? У дедов. Опять в школе напакостничал, оболтус! Отправила погостить на недельку. Надо же кому-то тебя с ложечки кормить?
— Ему же в школу оттуда ездить далеко! И кто его будет возить? Твои родители?
— Ничего, не развалятся. Жизнь — она, знаешь, движение. А то сидят, сериалы целыми днями смотрят. Я им такой сериал подкинула! Сыночка своего дорогого. Что ни день, то новая серия. То учительнице доску парафином натрет, чтобы мел не писал, то взрыв прямо на уроке устроит. Экспе… экспери… ментатор. Во! Химичка ему запретила на уроки приходить. Орала, как будто ее режут: «Только не в моей школе!». Ничего, рассосется. Это тебе не беременность.
Люба поморщилась: на зло, что ли? Все о детях, да о детях. Но кроме Апельсинчика у нее никого не было, и Люба тихо попросила:
— Люсенька, раз у тебя время есть, помоги мне.
— Ну?
— Надо срочно продать квартиру Олега.
— Да зачем еще?
— Я не буду там жить. Надо ее продать и положить деньги в банк. Под проценты. Я плохо себя чувствую и не знаю, когда смогу теперь работать. А жить на что-то надо. У меня же практически нет никаких сбережений.
— Понимаю. А магазин?
— Я не буду этим заниматься.
— Понятно. За аренду, значит, платить не будешь, с налоговой разбираться не будешь. Нервная работа, а тебе это ни к чему. Ладно, я туда съезжу, поговорю. Разберемся.
В палату заглянула санитарка:
— Петрова? Сызнова к тебе.
— Кто это еще? Я никого не жду.
Люська томно подмигнула:
— Му-у-жчина.
— Какой еще…
А это и в самом деле был мужчина. Среднего роста, средней комплекции, в белом халате, наброшенном на толстый свитер, в темно-синих джинсах. Можно даже сказать, что симпатичный, потому как подруга Люська вскочила и по-боевому расправила плечи, выставив вперед пышную грудь.
— Здрасьте!
— Гражданка Петрова? Любовь Александровна? — спросил мужчина, обращаясь к лежащей на кровати женщине. На Люську он и не взглянул.
— Вы кто? — прошептала Люба.
— Из милиции. Оперуполномоченный капитан Самохвалов.
Он достал удостоверение, которое Люська тут же выхватила из его рук и стала рассматривать с нескрываемым интересом. Самохвалов в это время таращился на ее желтые волосы и оранжевую кофточку. Потом спросил:
— Э-э-э… А вы, собственно, кто?
— Дед Пихто! Лучшая подруга, нянька, сиделка, шеф-повар и прочее и прочее. В общем, мы с ней — одно лицо!
Самохвалов объединил взглядом лица подруг, одно обескровленное, другое в боевой раскраске, и с сомнением покачал головой:
— Мне надо побеседовать с гражданкой Петровой. Наедине.
— Беседуйте, — подруга вернула удостоверение, ливнем обрушив на капитана Самохвалова сияние голубых глаз. Потом сладко спросила: — А пистолет у тебя есть, капитан?
— Что вы себе э-э-э…
— Обожаю мужчин с оружием! — воскликнула Люська и выпорхнула в коридор, зацепив-таки капитана плечиком.
Тот побагровел.
— Не обращайте на нее внимания, — тихо сказала Люба. — Она хорошая.
— Да уж! — с чувством откликнулся капитан.
Потом он присел на теплый еще стул и уже согласно заранее написанному сценарию спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Плохо.
— Понимаю. Сочувствую, — он негромко кашлянул.
— Что вам от меня надо?
— Рассказать ничего не хотите?
— Вы его нашли?
— Кого?
— Ромео.
