– Что я, по-твоему, должен делать? – спросил он.
– Я не уверена, что этот ребенок имеет какое-то отношение к вам, papá, – ответила та.
– Но у меня нет никаких доказательств… – он опять сбился.
– Какие вам еще нужны доказательства?
Он очень устал и думал о смерти, что с ним случалось крайне редко. Поэтому он позвал своего камердинера и отдал распоряжение собирать вещи. Решение уехать пришло еще на балу, и он тогда же нашел сенатора, у которого принялся уточнять состояние своих дел. Где будет наибольшая польза от его присутствия?
Жене было написано сухое письмо, фактически дававшее ей полную свободу. С тех пор прошел почти месяц. Но за то время, что он не видел Сашеньку, мысли о ней не только не стали реже, но и думать о чем-нибудь, кроме этого, было невозможно. И боль не только не утихла, но стала сильнее.
И в этот момент он получил письмо от дочери. Это письмо искало его долго, потому что он постоянно переезжал с места на место.
«Мужайтесь, papá», – писала графиня Безобразова, – ваша жена умерла. Но, с другой стороны, полагаю, нам всем так будет лучше. Вы уже никогда больше ее не увидите, ваша боль вскоре пройдет, и вы заживете новой жизнью, очистившись от скверны. Мы все в доме носим траур, государю о смерти графини Ланиной на днях сообщили, и он весьма огорчился. Цесаревич также принял это известие с глубокой скорбью. Мужайтесь и вы. Остаюсь преданная вам, любящая вас безмерно, ваша дочь Елена».
Он перечитал письмо раз и еще. И все никак не мог понять, что оно означает? Сашенька, его обожаемая Сашенька умерла?! Но этого не может быть! Она была так молода, здорова и… Тут он вспомнил о ребенке и поморщился. Неужели же этот долгожданный ребенок был от господина Соболинского? Нет, это невозможно! Их отношения возобновились позже. От государя? Он бы знал, и об этом говорили бы все. Но говорили только, что государь приблизил ко двору его жену с определенными намерениями, но они пока ни разу не оставались наедине. При дворе это невозможно было бы скрыть. Ничто из того, что делает император, где он бывает и с кем встречается, не может остаться тайной. Так неужели, вопреки словам Элен, это все-таки был его ребенок? Его сын, который… которого…
Он хотел заплакать, но не смог. Даже наедине с самим собой, получив письмо с горестным известием, он не мог позволить себе слабость.
«Как умерла? Где? Отчего? Почему не позвали доктора? Где похоронена?» – задавал он себе бесконечные вопросы и ни на один не мог найти ответа. Тогда он позвал камердинера и велел собираться в дорогу. Он хотел знать подробности. Он возвращался в Петербург.
Глава 10
На следующий день после того, как Александра вернулась от сестры и теперь ожидала ее к себе, от Сержа принесли письмо. Он сообщал, что тетушке стало заметно хуже и какое-то время ему придется неотлучно находиться при ней. Но как только появится возможность, он тотчас будет в Иванцовке, у ее ног. Серж так и писал Александре: «у твоих ног». Но в целом тон письма был сдержанный, Соболинский вообще не любил писать женщинам нежности и письменно давать какие-либо обещания. Александра опять, было, заподозрила Сержа в обмане, но его слова подтвердила Мари, вернувшаяся от дальних соседей. У нее были там какие-то дела.
– Федосья Ивановна Соболинская очень плоха, – устало сказала измотанная дорогой и заботами Мари.
– Но как же так? Я помню ее здоровой, еще не старой, цветущей женщиной, – взволнованно сказала Александра.
– Соболинская не вызвала бы к себе племянника, если бы не чувствовала приближение смерти. Отчего мы все умираем? Отчего так рано умерла наша маменька? – с досадой спросила Мари. – Все в руках Господа. Федосья Ивановна всегда любила покушать, а в последние годы она сильно располнела. У нее опухли ноги, она теперь даже ходит с огромным трудом. Выезжать давно перестала, позвала к себе какого-то доктора итальянца, похоже, что шарлатана, а тот ее и уморил.
– Я вчера была у сестры, – опустив глаза, сказала Александра.
– А! Так ты с ней виделась!
– И с господином Лежечевым тоже. Ты оказалась неправа, он не испытывает ко мне прежних чувств, скорее, напротив. Я рада, что они с Жюли живут так дружно. Сегодня я жду ее к нам.
– У меня еще так много дел, – с досадой сказала Мари. – Хорошо вам, у которых есть мужья!
– Мы с Жюли сумеем себя занять.
– Я в этом и не сомневаюсь!
Мари если не прямо, то хотя бы косвенно, вскользь, постоянно упрекала своих сестер в том, что те ведут праздный образ жизни. Рождение детей было не в счет. Сделавшись старой девой, Мари окончательно перестала понимать, что значит быть замужем и быть матерью. Александра старалась этого не замечать, но пребывание в доме сестры было для нее ничуть не легче, чем жизнь в фамильном особняке на Фонтанке, вместе с графиней Безобразовой и Софи.
Во время долгих, дальних прогулок она не раз с тоской смотрела на огромный графский дом, где было много комнат и еще больше слуг. Все это теперь принадлежало ей по праву, но гордость мешала Александре явиться в этот дом и заявить свои права. Она предпочитала терпеть холодность Мари и ее постоянные упреки. Александра понимала, что в хозяйстве от нее самой нет никакого толку, да и Мари ни за что не потерпит ее вмешательства в дела. Марье Васильевне нужен повод, чтобы показать свою власть над богатой замужней сестрой, постоянно упрекать ее, говорить колкости. В общем, мстить. Поэтому никакой помощи от нее Мари не приняла бы. Переносить это было нелегко, но ради ребенка Александра терпела. Как только им с Сержем можно будет уехать за границу, все тотчас будет забыто. Александре оставалось только надеяться, что любовник ее не обманет.
Единственной отрадой была живопись, которой, имея много свободного времени, она теперь занималась всерьез. Часами она стояла перед мольбертом, где-нибудь в саду или на берегу маленького живописного озера. Иной раз пейзаж получался мрачным: она вдруг вспоминала, что здесь, в этом тихом озере утонула ее сестра Долли. И невольно вспоминала причину. В другой раз на холст ложились только светлые краски: она вспоминала знакомство с графом Ланиным и самое начало его любви к ней, которую наивная в таких делах Шурочка Иванцова долго принимала за дружбу.
За этим занятием и застал ее Серж, без всякого предупреждения нагрянувший в Иванцовку.
– Я скучал, – сказал он, торопливо покрывая ее лицо поцелуями. – Я все время думаю о тебе.
– Нас могут увидеть, – она отстранилась и поправила прическу.
– А весьма недурно, – небрежно сказал он, глянув на холст. – Хотя я и не знаток живописи. Весьма недурно для женщины.
– По-твоему, женская рука отличается от мужской? – слегка обиделась она.
– Разумеется, – снисходительно сказал он. – И рука, и ум, все отличается.
– По-твоему, женщины нужны только для удовольствия? – рассердилась она.
– Для чего же еще? А некрасивые женщины и вовсе не нужны.
