— Да, это так.
— А бывает, что клиенты ложатся на операцию под чужой фамилией?
— Это конфиденциальная информация, вы вторгаетесь в частную жизнь, — быстро-быстро сказал Абрам Моисеевич. — Если наш клиент не в розыске…
— Сейчас он находится под следствием.
— Да, но на момент операции он не был под следствием. Я уточню это у юриста фирмы.
— Не стоит, я все понял. — Семенов вздохнул. Известная тактика: втянуть в бумажную волокиту. Сколько идет официальное письмо, известно. Столько же ответ. — Скажите, а вы поддерживаете связь с исторической родиной?
— Да, у меня есть там родственники. — Хирург вновь нагнул голову и прицелился взглядом в Семенова.
— А с Ароном Марковичем?
— Мы с ним в родстве не состоим, — все так же осторожно сказал собеседник.
— А ваши родственники могли бы передать ему, чтобы он вышел со мной на связь? Или его адрес? Вы могли бы мне дать его адрес, номер телефона?
— Увы. Боюсь, телефонный разговор слишком дорог, и мои родственники… Словом, все через прокуратуру и адвоката.
«Если я пойду этим путем, до Арона Марковича удастся добраться аккурат к Новому году. Прокурор меня не поймет. Пенкин с повинной пришел. У меня на него ничего нет. Кроме краж, в которых он признался. Никто не будет оплачивать вояж за границу. А хозяин клиники — стена». Семенов поднялся:
— Что ж, извините за беспокойство.
— Рад был служить.
Он тоже поднялся и стал так крепко и с чувством жать семеновскую руку, словно был осчастливлен визитом. Проводил до дверей, одарил улыбкой. Обласканный Василий Семенов ушел несолоно хлебавши. Он понял, что связь с уехавшим Ароном Марковичем хозяин клиники поддерживает. Сегодня же будет звонок. Если там криминал, все документы и фотографии будут уничтожены. Это тупик. А согласно показаниям Чусовой все сходится. Была драка, потом была клиника.
Они знали, что хирург уезжает. Что ему нужны деньги. Интересно, сколько заплатили? И почему «они»? Пенкин? Ведь Чусова ни при чем. Ее использовали втемную. Или же все-таки… Тьфу ты. Семенов совсем запутался. Потом нащупал в кармане блокнот. Там адрес, по которому прописана Наталья Чусова. Съездить туда? А что это даст?
Если бы обратный маршрут не проходил через станцию метро, возле которой был дом, где зарегистрирована Чусова, Семенов никуда бы не пошел. Отправился бы на работу и стал заниматься другими делами. Но поскольку ему было по дороге, решил зайти.
«Это последнее», — сказал он себе. И, выйдя из метро, обратился к киоскерше с вопросом: где эта улица, где этот дом?
Дом был старый. Штукатурка с панели осыпалась, казалось, что строение вот-вот развалится. В подъезд было страшно заходить. Тем не менее дворик кишел людьми, плотность населения в этой развалине была такая же, как среди тараканов на Кухне в каком-нибудь бараке. Сходство усиливали смуглость лиц и разрез глаз проживающих. Большинство из них были китайцы — маленькие, сухонькие, суетливые. Повсюду валялись тюки, какое-то тряпье, рваные башмаки, а пахло… жареной селедкой! Другого сравнения на ум не приходило. Семенова замутило. Порядок здесь мог навести только ОМОН. Семенов отловил одного такого «таракана» и спросил:
— Квартира тридцать четыре в каком подъезде?
— Не понимай русски, — ловко вывернулся пойманный им субъект и нырнул в ближайший подъезд. Оттуда тянуло сыростью и тленом, как из склепа. Это несмотря на то, что на улице с середины мая была жара. И лето тоже выдалось жарким. Во дворе разливалась огромная лужа, видимо, прорвало трубу.
Семенов уже понял, что найти концы будет сложно. Сколько здесь таких же дальних родственников, как Чусова? В квартире тридцать четыре дверь была нараспашку. Дым стоял коромыслом: слышалась разухабистая песня, одновременно с гостями надрывался магнитофон, они старались друг друга перекричать. Убавить звук не догадался никто. Семенов прошел в комнату. К горлу подступила тошнота. Подробности застолья были отвратительны. На него никто не прореагировал. Семенов постоял какое-то время в дверях, соображая, что же предпринять. Наконец один из гостей заметил его и проорал:
— Водка есть?
— Мне бы хозяйку.
— Наливай!
Семенов решительно вытащил из-за стола пожилую женщину со всклоченными седыми волосами. Других женщин здесь не было. Пока тащил ее к дверям, она сопротивлялась. А на лестничной клетке спросила:
— Ты кто?
— Прокуратура.
— Кто?
Гремела музыка. Он закрыл дверь и повторил:
— Прокуратура.
— Ох ты, напугал! Да мне все по…
Она начала ругаться. Семенов уже понял: это синекура. Регистрация по объявлению на фонарном столбе. Плати денежки и будешь двадцать пятым на девяти квадратных метрах.
— Вы хозяйка квартиры?
— Ну я!
— Я хотел узнать о прописанной здесь Чусовой Наталье Алексеевне.
Она внезапно протрезвела. Или почти протрезвела. Быстро сказала:
— Да, знаю такую.
— Вы состоите с ней в родстве?
— Состою. И что ж такого?
— А документы, подтверждающие это, есть?
— Да какие документы? Из одной деревни мы! А там все родственники! Она деньги дает! Продукты приносит! Из одной деревни мы! Ой, мороз, моро-оз! — внезапно заголосила женщина. Семенов вытер пот. ОМОН бы сюда.
— Значит, вы давно ее знаете?
— А как же! Она еще маленькой была, когда я в Москву подалась на заработки. Общежитие вот дали.
— Так это общежитие?
— Бывшее. Потом мы квартирки-то привати… привата… зировали, — икнув, выговорила наконец она. — Добрые люди помогли. Оформить. Зимой Наташка приехала.
— Зимой?
— Ну да. Снег еще лежал. Или в марте это было? Убей меня, не помню. Звонок в дверь — она на пороге стоит. С подарками. Тетя Маша, здравствуй. Попросила прописать. Регистрация, мол, нужна постоянная. Ну, я и…
— Понятно. Сколько лет вы ее не видели?
— Да нешто я помню?
— А вы уверены, что это она?
— Да нешто я землячку не узнаю? Она ж не с пустыми руками пришла! Две сумки продуктов и… Ой, мороз, моро-оз! — вновь грянула женщина.
— И много у вас таких родственников прописано?
— А я и не помню!
— Понятно.
Разговор зашел в тупик. Разобраться здесь мог только ОМОН. Да и как разобраться? Забрать всех в участок? Потом рассортировать и излишки депортировать? Если из Москвы депортировать всех нелегалов-китайцев, разориться можно. Билеты-то приходится покупать на бюджетные деньги! Вот и не хочет никто связываться. Время от времени проводятся рейды, но это капля в море. А весь вопрос упирается в деньги. Приезжают они за свои, а уберутся только за чужие.
