— Ты уже что-нибудь ела?
— Не хочется что-то. Подташнивает.
— Очень хорошо. То есть, я хотела сказать, чтобы ты не налегала на все эти деликатесы. Тебе нельзя. Давай я буду приносить тебе еду и питье из столовой, как только попросишь? Но обращайся, пожалуйста, только ко мне.
— Почему?
— Ну, потому что… Я отвечаю за твое питание. Поняла?
Медсестра вдруг подумала, что если вокруг этой девушки такая суета, значит, у нее очень много денег. Да, от пятидесяти тысяч долларов пришлось отказаться, но если этой Марусе спасти жизнь, не будет же она неблагодарна? Такая милая, скромная девушка. Как бы ей об этом поделикатнее намекнуть? О том, что за добро надо платить… Можно не ответным добром, а звонкой монетой.
Майе же в который раз за сегодняшний день было неловко. Накрыться бы с головой одеялом и подождать, пока все это пройдет, пока рядом окажутся родные, близкие и знакомые люди. Посмотрела на девушку в белом халате:
— Я не совсем поняла. Разве медсестры отвечают за питание?
— Видишь ли, твои родственники, кажется, не очень рады твоему приезду.
— Ну и что?
— Кажется, о каком-то большом наследстве речь идет?
— Я еще толком не поняла.
— Но ты бы, Маруся, их опасалась.
— Вы хотите сказать, что…
— Т-с-с… Я ничего не хочу сказать, но благодаря мне ты вне опасности. Я человек честный и порядочный, и ничего грязного делать никогда не буду…
— Ой!
— Не надо бояться. Просто если чего-то захочешь, обращайся ко мне.
— Какая вы хорошая!
— Ничего, сочтемся потом. Ты уж не забывай, кто тебе помог, когда разбогатеешь.
Разбогатеешь! Оказывается, не так-то хорошо быть на чужом месте, даже если у тебя отдельная палата с холодильником и цветным телевизором и много вкусной еды. Нет, этой медсестре показалось. Но все равно, надо ее слушаться. Она, Майя, не в таком положении, чтобы кому-то возражать…
…— Да ты ничего не кушаешь, детка!
— Аппетита нет.
— В таком юном возрасте надо хорошо кушать…
…— Ма шер, вы ведете себя неразумно. Сколько же дорогих продуктов пропадает!
— Я к ним не привыкла.
— А к компоту из, простите, столовки, который стоит у вас на тумбочке, вы, я так полагаю, привыкли вполне?
— К компоту да…
…— Дорогая моя, почему ты не кушаешь пирожные?
— Меня что-то подташнивает. Здесь очень душно.
— Из-за духоты у тебя и аппетита нет? Да, дорогая моя, тебя надо на свежий воздух, на дачу…
…— Маруся, ты совсем ничего не ешь.
— Спасибо, Нелли Робертовна, я не хочу.
— Смотри-ка, тебе и Олимпиада Серафимовна приносит соки и фрукты, и даже Вера Федоровна.
— И Наталья Александровна. Конфеты приносит. И… вы. И даже Настя вчера принесла шоколад.
— Настя? Странно.
— Почему?
— На нее не похоже. Она, вообще-то, девушка не злая, но очень уж рассеянная. Когда я в прошлом году лежала в больнице, она никак не могла принести все точно по списку. Ей почему-то кажется, что больные должны хотеть копченую колбасу и чипсы Причем все огненно острое, приправленное перцем. И вдруг шоколад… Странно. Я поговорю с врачом, чтобы тебе разрешили переехать за город…
…— А не рано?
— Девочка почти ничего не ест. Она бледненькая совсем.
— Она, конечно, уже встает и вполне может самостоятельно передвигаться, но вы можете поговорить с кем-нибудь из медсестер, чтобы и в вашем загородном доме за девушкой был соответствующий уход…
— Нет, спасибо, пока не надо. Мы все ее так полюбили, что готовы сами ухаживать…
— Мама? Алло? Мама?
— Майя, девочка моя, это ты?
— Ну, конечно, я, мама!
— Я уже начала волноваться. С утра сижу, жду звонка, как мы с тобой договаривались.
— Я помню.
— Откуда ты звонишь?
— Из холла… училища.
— Как твои дела?
— Нормально.
— Как экзамены?
— Скоро. Завтра начинается прослушивание, первый тур. Ты не волнуйся, мама, у меня все хорошо. Устроилась нормально, документы подала. Я долго не могу разговаривать, здесь очередь…
— Очередь?
— Людей вокруг много.
— Да, я понимаю. Значит, у тебя все хорошо?
— Да. У меня все хорошо. Через недели две-три я приеду.
— Что, так все безнадежно?
— Конкурс очень большой. Даже больше, чем в прошлом году.
— Может, сразу заберешь документы?
— Нет, я еще в Москве немного побуду.
— Ну, хорошо. Все передают тебе привет: папа, братья…
— Спасибо.
— Успеха тебе.
— Спасибо.
— Возвращайся поскорее домой, Маруся.
— Да, мама. Я приеду. До свиданья.
— До свиданья.
— Целую. Все. Пока.
Она оглянулась: вроде, никого. Хотя, что ж тут такого, если она разговаривает с мамой? Маруся Кирсанова тоже вполне может позвонить домой. Может, уже позвонила? И, вообще, где она сейчас? Где?
Ресторан в центре Москвы
— Эй, гарсон! Ту ти, ту, ту, ту.
— Дарлинг, зачем же чая, давай лучше по бокалу шампанского?
— Корнет, я тебя обожаю! Ты знаешь этот анекдот?!
— Я знаю все.
— С ума сойти! Ты классный мужик, корнет! Как хорошо, что я сошла с этого поезда! Сейчас бы сидела в кругу так называемой семьи, умирала от тоски, слушая какую-нибудь предающуюся воспоминаниям бабульку. Ах, ах, ах, какой это был замечательный человек и замечательный художник! Подумаешь! Художник!
— Не жалеешь?
— Разве нам плохо вдвоем? И потом — у меня же уйма времени! Телеграмму мамаше дала, мол, не беспокойся, доехала, все в порядке. Папашино наследство от меня никуда не уйдет, а вот ты можешь сбежать в любую минуту. Представляю себе, сколько у тебя женщин!
— Ты меня обижаешь, дарлинг.
— Дурацкое слово: дарлинг. Болотом лягушачьим попахивает: «Мне, пожалуйста, кофе в постель, дорогой!», «С удовольствием, дорогая!». Тоска!
— А какое слово не дурацкое?
— Ну, например, милая, любимая, неповторимая. Звездочка моя, рыбка, зайка.
— Сентиментальность тебе, вроде, не свойственна.
— Так я ж шучу! Ах, какая это была ночь! С ума сойти!
