Вдалеке завыла сирена, пожарные сработали оперативно. Они уже мчались сюда. Толку-то? Все, что должно было сгореть, уже сгорело. Рванет не рванет, мне без разницы. Преступники выбили стекло, облили бензином пакет, лежащий на переднем сиденье, и подожгли. Пленка расплавилась, фотографии превратились в пепел. Я все еще был в шоке. И не сразу сообразил, что не вижу «кузнечика». Зато у распахнутых ворот гаража, в котором я недавно пытался починить машину, метался мужик в семейных трусах. С выпученными глазами он истошно кричал:
— Ограбили! Милиция! Ограбили!
— Мужик, беги за гараж!
— Тикай, придурок!
— Ой, рване-о-от!!!
Вместо этого мужик кинулся закрывать двери гаража, руки его дрожали и были в крови. Он все никак не мог справиться с тяжелой дверью. Я не сразу сообразил, что это и есть настоящий владелец «Тойоты». Как дешево меня купили! Наконец прибыла милиция. Потом «скорая». С некоторыми пенсионерами стало плохо. Кому-то оказывали первую помощь, кто-то рыдал взахлеб. Народ ведь постоянно накручивают рассказами о террористах. Я в это время смотрел, как пожарные заваливают пеной останки моей машины. Мгновение — и на ее крыше вырос сугроб. Но зима в середине лета меня не порадовала. Зато взрыва удалось избежать. Случилось чудо: окна домов остались целы, люди не пострадали. Сегодня нам всем повезло. Не повезло только Леониду Петровскому.
Вот почему они не стали следить за мной дальше. Отпустили. Наивный! Леонид Петровский думал, что он супермен, а оказалось, это они — профессионалы. Мой адрес был им давно уже известен. Они приехали сюда, вскрыли чужой гараж, подсунули мне «кузнечика». Отвлекающий маневр. У них было два часа, чтобы все это организовать и даже найти подходящую девушку. Оказывается, они неплохо меня знают. Мои привычки. Изучили уже. Но когда? Может, за мной следили и раньше, просто я этого" не замечал? Вот тут мне опять стало страшно.
А ведь это война! Мне объявили войну! Они сожгли мою машину! Чем я отвечу?
— Кто владелец машины?
Я оглянулся.
Вопрос задал мужчина высокого роста, под метр девяносто. Видимо, он здесь за старшего.
— Я! Я владелец! — метнулся к нему товарищ в семейных трусах.
— Какой марки была машина?
— «Тойота»! А почему была?
— Потому что она сгорела.
— Как сгорела? Да вот же она! — Мужчина указал на гараж с настежь распахнутыми воротами.
— Что вы мне голову морочите? — разозлился высокий.
— Я морочу?! Да меня ограбили! Вскрыли гараж! Вы что, не видите!
— Какого черта?! Машина-то на месте!
— Но гараж-то вскрыли!
— Я владелец, — прервал я начавшуюся перепалку. И прокомментировал, чтобы вопросов не осталось: — Я владелец сгоревшей машины.
После чего назвал марку и номер. Высокий успокоился, достал папку и все тщательно записал.
— А мои данные? — не унимался товарищ в трусах. — Записывайте!
Он дернул высокого за рукав.
— Послушайте, что вам надо? — огрызнулся тот.
— Я ж вам говорю: меня ограбили!
— Вы сначала оденьтесь, — посоветовал высокий.
— …Я смотрю во двор и вижу, что ворота моего гаража открыты!
— А горящую машину в двух шагах вы не заметили? — ехидно спросил высокий.
— Какую еще машину? — занервничал мужчина. Похоже, он единственный не заметил, из-за чего же все мы здесь сегодня собрались. Пожара.
Высокий обернулся и крикнул:
— Вася, займись!
Подошел товарищ в форме и попытался увести «пострадавшего». Тот упорно сопротивлялся:
— Я требую соблюдения закона! Меня ограбили!
— Хорошо, хорошо. Вы оденьтесь, потом мы пройдем в дежурную часть, там вы напишете заявление.
— Я требую, чтобы занялись моей машиной!
— Но ваша машина цела…
— Я требую!
— Хорошо, хорошо…
Они наконец удалились.
— Документы? — повернулся ко мне высокий.
Я достал техпаспорт и права. По счастью, они лежали во внутреннем кармане пиджака. Вместе с ними я случайно достал конверт Сгорбыша и хотел было переложить его в другой карман.
— А это что? — подозрительно спросил высокий.
— Видите, здесь написано: «НЕГАТИВ»?
— Покажите.
— Но это личное.
— Господин э-э-э…
— Петровский, — подсказал я.
— Петровский. Это теперь не личное, а общественное. Глядите, сколько людей на ноги подняли!
— Но не я ведь ее подпалил?
— А почему подожгли именно вашу машину?
— Не мы выбираем, нас выбирают, — философски заметил я. Объяснять, почему подожгли именно эту машину, было долго. К тому же у меня никаких доказательств. Я просто отдал ему конверт и сказал:
— Смотрите.
Как я и ожидал, после того как высокий заглянул в конверт, лицо у него вытянулось:
— Что это такое?
— Наследство.
— Это ж мусор!
— Мне он дорог, как память. Верните, пожалуйста.
Высокий беспрепятственно вернул мне конверт. Вот так и они. Из Синдиката. Открыли его, заглянули внутрь и решили: мусор. После чего постановили отдать конверт мне. А если бы там и в самом деле был негатив?
Сотрудники милиции промурыжили меня часа три. И постановили: хулиганство. Нашелся свидетель, который наблюдал, как к моей машине подбежали двое мужчин, быстренько облили ее бензином и подожгли. Описать их он не смог. Сказал, что за поджогом наблюдал издалека, что разумно.
Я знал, что они никого не найдут. Ни мужчин, обливших мою машину бензином, ни «кузнечика». Скорее всего, это был искусный грим, а девушка хорошенькая. Во всяком случае, актриса она замечательная! Я усмехнулся. Ну что, Петровский, доигрался?
Наконец меня отпустили. Легче мне от этого не стало: я шел домой с пустыми руками. У меня больше не было ни-че-ro. Лишь паспорт Сгорбыша. Постой, постой… А компьютер? Это моя последняя надежда.
Надо сказать, что устал я смертельно. В прихожей я мельком посмотрел в зеркало: на лице сажа, руки в копоти, на подбородке и щеках щетина, пиджак помят. Как будто я провел у сгоревшей машины не три часа, а трое суток.
Сейчас я сам на себя не похож. Довели! Плейбой с обложки глянцевого журнала превратился в угрюмого небритого мужика, место которому в гараже, у газеты с очищенной воблой и ящика пива. Из моей бедной головы вылетели все галантные французские слова, остались только русские матерные. Что я и сделал: смачно выругался.
«Спокойно-спокойно-спокойно…» Надо принять ванну, побриться, надеть чистое белье. Какого черта! Я кинулся к компьютеру. Это война. На войну не ходят в белоснежной рубашке, набрызгавшись одеколоном, разве только в смертельный бой. Но умирать я пока не собираюсь. Какого черта? Петровский, спокойно! Возьми себя в руки!
