Появившийся на экране представитель следственных органов скучно разложил давно уже приевшийся пасьянс дежурных фраз. «Предположительно заказное», «связано с предпринимательской деятельностью», «пока не разглашать», «в интересах следствия» и как итог: «делаем все возможное». «Подняты по тревоге» — это уж само собой.
Невольно зевнул:
— Ну, все понятно: деньги не поделили. Кто-то очень не хотел в генеральные этого Дурнева. Может, переключим, Лешонок?
— Сейчас погоду скажут.
— Да… Погоду… Откуда же мне знакомо его лицо? — спросил задумчиво.
— Кого? — безразлично поинтересовалась Олеся.
— Шофера. Показалось, должно быть. Да, показалось. Вообще-то у меня хорошая память на лица. Вот на имена — плохая. Нет, где-то я его видел. Определенно. Видел мельком. Но где? Когда? — И тут же добавил: — А мне это надо? — И сам же ответил: — Не надо.
Олеся прилипла к экрану, потом радостно сообщила:
— Сказали, что в Краснодаре плюс двадцать пять!
— Значит, сегодня вечером будем греться на пляже.
— Даже не верится!
— Давай, Лешонок, собирайся. Спасибо этому дому, пойдем к другому. Девятый час, пора в путь. Не будем время терять. Ты укладывайся, а я сейчас. Дойду тут до одного заведения.
Девушка запорхала по комнате, собирая вещи и аккуратно складывая их в сумку, а он вышел из комнаты. Когда вернулся, все уже оказалось упаковано.
Вадим же все еще был одержим навязчивой идеей: почему лицо Гусева показалось таким знакомым? Шофер отчего-то ассоциировался с событиями вчерашнего дня. Очередной Элькин обман, отъезд, Олеся, трупы в машине… Где-то там, среди этих событий, затесалось лицо красавца-шофера. Если бы данный эпизод не вытеснили события более значительные, он бы наверняка вспомнил…
— Вино брать?
— Что?
— Бутылка, которую нам дали в «Ивушке», полная. Мы ее и не открывали.
— Возьми, конечно.
— А фрукты? Могу я их взять или это будет неприлично?
— Раз оплачено, значит, все в порядке. — Он как-то позабыл, что оплачено не им. — Ты можешь забрать с собой все, что мы не съели.
— И я так думаю, — сосредоточенно кивнула Олеся. И добавила: — Это же так дорого! Вино, фрукты, шашлык. Жалко оставлять. — Она застегнула «молнию» спортивной сумки и внимательно оглядела номер. Озабоченно спросила: — Мы ничего не забыли? Посмотри внимательно.
— У нас были две сумки: твоя и моя. В наличии? В наличии. Документы при мне. Мобильник в сумке. Все, поехали.
Взял обе сумки, Олеся прихватила пакет с едой. Как только вышли из кемпинга, Гусев был забыт. Убийство какого-то Дурнева не имеет отношения к ним с Олесей. Они с господином предпринимателем — люди из разных миров. Даже если следствие зайдет в тупик, помогать ему нет никакого резона. Более того: от мира огромных денег лучше держаться подальше. Иметь их -хорошо, не иметь — еще лучше. Есть люди, которые довольствуется малым, и к таковым он, Вадим, и относится.
Попрощались с хозяевами. Олеся вновь нацепила примечательные очки и жеманничала, растягивая слова. Губы она накрасила вишневой помадой, что вкупе с очками сразу прибавило девчонке пяток лет.
Когда сели в машину, не удержался:
— Тебе не идет.
— Что не идет?
— Помада. Слишком темная.
— Я купила ее год назад. Мама тоже сказала, что не идет. Но твоя жена… То есть бывшая жена…
— Что жена? — довольно резко спросил он.
— Она ведь предпочитает темную губную помаду?
— Я ее уже полгода не видел. Понятия не имею, что она теперь предпочитает. И давай условимся: ты больше не будешь копировать Элеонору. Если, конечно, ты не делаешь это с умыслом.
— Так нечестно! — чуть не расплакалась Олеся. — Я просто хочу тебе понравиться! Я знаю, почему сегодня ночью у нас ничего не получилось!
«Не у нас, а у меня», — мысленно поправил он, выезжая на трассу.
— Потому что ты все время думал о ней! А о том, что мне было обидно, ты не подумал?
— А ты не подумала, что я просто устал? И потом: куда ты так спешишь? Хочешь поскорее расстаться с девственностью? Может, я в твой график не укладываюсь? На какое время это у тебя запланировано?
— Я хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо.
— Вот и не мешай мне.
Они замолчали. Прошло какое-то время, прежде чем он запросил мира. Скучно так долго ехать молча. А девчонка, похоже, упряма. Сказал «не мешай», и она сидела не шелохнувшись. Вроде бы исполняя его волю, но с таким подтекстом, что волеизъявитель оказался в положении виноватого.
— Лешонок, давай километров пятьсот без остановки, а? Уж очень охота поскорее ножки в море окунуть. — Кивнула молча. Пятьсот так пятьсот. — Ты как устанешь — скажи. Еда у нас есть, вода тоже. Может, винца хочешь глотнуть?
— Я вообще-то не пью.
— И не куришь, конечно.
— Нет. Не курю.
— Умница. Вот видишь, как много я уже про тебя знаю! Не пьешь, не куришь, с мальчиками не… — Поймал ее злой взгляд и невольно осекся. — Я хотел сказать, что это очень хорошо. То есть правильно. А то на ваше поколение баллон катят. Распущенные, мол. А вы обычные. Не хуже и не лучше.
— Мы лучше, — спокойно сказала она.
— Почему?
— Мы знаем, чего хотим.
— И чего же? — поинтересовался с откровенной иронией.
— Чтобы все было хорошо.
— О, как! — усмехнулся он. — Ну, положим, «хорошо» у всех впереди одно. То есть без вариантов: отнесут на кладбище, и… Нет, это черт знает что такое! Отродясь не был таким впечатлительным! Эти жмурики в белой «девятке» выбили меня из седла! Давай о чем-нибудь приятном: кто твои родители?
— О приятном? — усмехнулась она. — А тут мало приятного. У тебя какая зарплата?
— Ну, бывает по-разному, — уклончиво ответил он. С какой стати должен сообщать ей о своих доходах? Не жена же. И пока еще даже не любовница. Добавил нехотя: — То пусто, то густо.
— Но ведь больше десяти тысяч?
— Разумеется. Десять тысяч — не деньги.
— А у нас в городе две — это уже хорошо. А три -шикарно.
— Шутишь?
— Чего ради? Ты ведь думаешь: почему она притащилась в Москву просить какие-то там пятьсот долларов? Ведь это не деньги! А для моих родителей — как раз большие деньги. Это ты хоть понимаешь?
— Ты меня в чем-то упрекаешь?
— Я просто пытаюсь тебе объяснить, почему поехала с тобой. Почему вообще поступаю так, как поступаю. Если б девчонки из нашей группы узнали о моих приключениях, они бы умерли от зависти!
