Именно потому, что Олеся сказала это так тихо, он понял: произошло что-то чрезвычайное. Для нее — так просто конец света. Спросить, кто ее обидел?
— Кто тебя обидел?
— Не беспокойся, не ты. Куда уж тебе!
— Хочешь сказать, что я вообще ни на что не гожусь?
Она посмотрела недобро. Потом еще раз, словно прицениваясь. И спросила:
— А я? Я тоже ни на что не гожусь? Ты ничего ко мне не чувствуешь? Мужчина вообще может ко мне что-нибудь чувствовать?
— Мне отвечать на все вопросы сразу или можно по порядку?
Неожиданно она пересела к нему на кровать.
— Ведь ты знаешь, что такое быть с ней. А я знаю: она не красивей меня. Она противная, тощая. Она злая.
— Господи, ты о ком?
— Я хочу, чтобы у нас все было! — решительно заявила Олеся и принялась стаскивать с себя футболку. Потом джинсы.
Он сообразил, что ночью девушка так и не ложилась.
— Где ты бы…
Зажала ему рот поцелуем. Дальше все закружилось перед глазами, словно шаловливый ребенок стал встряхивать в руке эту маленькую комнату, как калейдоскоп. Разноцветные стеклышки начали складываться в причудливые узоры. За ночь он хорошо отдохнул. Здоровый организм теперь требовал свое, и отказывать ему не имело никакого смысла. Он почувствовал возбуждение и на этот раз не стал вспоминать ни бывшую жену, ни особенности их с Элькой постельных отношений.
Девочка была неумелой, зато достаточно гибкой. Насчет отсутствия какого-нибудь опыта она не обманула. Крови было немного, и раньше с ним такого не случалось, но понял сразу: оно самое. И почувствовал неловкость. Она тоже засмущалась. Закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, начал двигаться резко, толчками. Быстрее со всем этим покончить. Когда, содрогнувшись в последний раз, отстранился, она сказала торопливо:
— Я застираю.
— Послушай…
— Ничего не говори.
И тут же стала выдергивать из-под него простыню.
— Олеся…
— Неужели нельзя подвинуться?
Он понял: ей очень хочется уйти. Скрыться от него хотя бы на пять минут. Послушно встал, уступив ей испачканную простыню. Потом спохватился: а если она забеременеет? И тут же сам себе ответил: тогда женится. Решение пришло в голову само собой. Надо бы сказать ей об этом.
Не было ее минут двадцать. Успел соскучиться и вдоволь наслушаться мяуканья дождя, который немного утих и теперь только вкрадчиво поглаживал крышу пансионата и его слепые окна с плотно задернутыми занавесками.
Наконец она вернулась. Глянув в его сторону, заметила:
— Так и лежишь без простыни? Встань, я застелю.
— Олеся…
— Мне уже лучше, — решительно заявила девушка.
Поднялся и, пока она застилала кровать, позаимствовав простыню с соседней, заговорил:
— Ты не думай, я не подлец. Если что, я готов на тебе жениться. То есть, если у тебя вдруг будет ребенок…
— Какое благородство!
И тут он разозлился:
— А ты не иронизируй, девочка! Не надо придумывать себе страдания, поняла? Я тебе в этом деле не помощник.
— Может, ты меня любишь? — произнесла с сарказмом.
Вадим присел на соседнюю кровать, стараясь держать себя в руках.
— Понимай это, как хочешь. А если по существу: у меня есть квартира. Однокомнатная, я тебе уже говорил. Работаю экспедитором, вместе с калымом выходит порой до двадцати тысяч в месяц. Но не каждый, врать не буду. Бывает, что и не больше десяти. Пустых обещаний давать тоже не буду. Хочешь свадьбы — будет свадьба. Жить будем хорошо, хотя и небогато. Нормально, как все. Работать я тебе не заставлю. Хочешь учиться — будешь учиться. Я все сказал.
— Ты считаешь, что мне повезло? — серьезно спросила Олеся.
— Я считаю, что ничего страшного не случилось.
— Это ты так считаешь. А если бы ты вчера видел то же самое, что видела я, если бы пережил то же… — Она вдруг замолчала.
— Что именно?
— Я никогда раньше не видела покойников…
— Ах, ты о тех, на шоссе! Понимаю.
— Все гораздо хуже. Может, мне вернуться в свой маленький городок, к родителям?
— Это тебе решать.
— Ну, хоть немножко ты меня любишь? Вадим?
Он задумался. Где бы научиться так же лихо врать, как тот смазливый Гусев? Врать? А с чего он взял, что Гусев врал, когда рассказывал о смерти хозяина?
— Вадим? — настойчиво повторила она.
— Я красивых слов говорить не умею.
— Ну, хоть какие-нибудь, — жалко усмехнулась Олеся.
— Ты видела вчера, чем оборачиваются романтические бредни. Я очень хорошо к тебе отношусь. За исключением того, что не одобряю купаний при луне и склонности к авантюрам. Я буду и дальше очень хорошо к тебе относиться.
— Ладно, я поняла.
— Вот и чудненько.
Она наконец застелила постель, потом позвала его:
— Давай ляжем? — Когда забрались в постель, прижалась, тихонько вздохнула: — Знаешь, я тоже очень хорошо к тебе отношусь. Тем более что ты поступаешь со мной, как с порядочной девушкой.
— А какая же ты? — удивленно отстранился он.
— Меня сегодня ночью приняли за проститутку, — горько усмехнулась Олеся. — Которая навязывается мужчинам.
— Кто принял?
— Так, один.
— Я ему морду набью. Хочешь? — с готовностью предложил он, потому что уже считал ее своей женщиной.
— Не стоит. Ему сейчас и без того плохо. Знаешь, я спать очень хочу. И дождь идет.
— Спи.
Видимо, он очень устал, потому что тоже уснул. Разбудил громкий стук в дверь. Не просто стук. Кто-то ломился к ним в номер. Сразу подумал: администраторша. Заглянула в его паспорт и заподозрила обман. Сейчас их выкинут отсюда, как самозванцев.
Покосился на девушку: так и не проснулась. Видимо, вымоталась за прошедшие сутки. Хорошо было бы дать ей поспать еще немного.
Натянул шорты и пошел к двери с твердым намерением: договориться с администраторшей. Человек она или нет?
Открыл дверь, встав на пороге стеной. Что бы ни случилось, в номер он никого не пустит.
За дверью стоял «гепард». Напряженный, словно готовый к смертельному прыжку, и все в тех же солнцезащитных очках причудливой формы, усиливающих сходство с хищным, породистым животным. Лицо у парня было злое. И голос тоже злой:
— Значит, ты не успокоился! Прогулялся на юг за мой счет, теперь хочешь пожить на халяву в оплаченном мною номере! Не выйдет! Я проезжал мимо и увидел твою машину! Пора наконец рассчитаться!
