Подошел, грубо потряс хозяина за плечо:
— Вставай! Слышишь, ты! Живо!
Мужик заворочался, потом нехотя открыл глаза. И тут же их закрыл.
Марат не выдержал, схватил со стола чайник, в котором на дне бултыхалась вода, плеснул в лицо сторожу. Тот хрюкнул, сплюнул и замахал руками.
— Вставай! — скомандовал снова.
— Ты кто? — тупо спросил мужик.
— Матвей? Сторож морга? — в свою очередь, осведомился Марат.
— Так ты из милиции? — испуганно вытаращил глаза хозяин избенки. — С-с-с… следователь? Я с-с-с… Счас.
И сел на кровати, протирая глаза.
— Значит, ты Матвей? — уточнил Марат, взяв табуретку и прочно усевшись на нее возле кровати. — Можешь лежать. У меня к тебе пара вопросов.
— Гражданин начальник, не виноват я! — запричитал сотрудник сгоревшего морга. — Бес попутал! Вот те крест!
— То есть?
— Сам с-с-с… — Сторож испуганно икнул и наконец выговорил: — С-с-сатана!
— Что ты плетешь? Видно, напился вчера до белого каления!
— Гражданин начальник, да чтоб я пил на работе! Да никогда! — ударил себя кулаком в грудь Матвей.
— Врешь!
— Ну, маленько. Для храбрости. Ведь народ как думает: сторожить, оно легко. А ну как воры? Ведь кто у них на пути стоит? Я! Матвей Моськин! Я жизнью своей рискую! — И сторож вновь ударил себя кулаком в грудь.
— Чего у вас красть? Покойников?
— Может, кому и покойники нужны, — хитро прищурился мужик.
— Давай рассказывай, как все было, — строго сказал Марат.
— Опохмелиться бы.
— Дам. Но после. — Увидел, как загорелись глаза у мужика.
— Начальник, ты — человек! В тюрьму ведь мне садиться. Знать бы, что и там люди есть, эх! Вся жизнь моя — тюрьма! Говорят: спалил здание, не соблюл технику безопасности. Так ить, трупов-то нет! То исть, все они уж и так трупы. Ну, сгорели. Так ить, хоронить проще. Всякий там марафет не надоть наводить, а оно больших тыщ стоит. Нет, чтоб родственничкам спасибо-то сказать Матвею Моськину, а они с наездом!
— Значит, ты напился и уснул. Так? Отвечай!
— Не совсем. То исть, да, принял малость. Для храбрости. Кажную ночь так делаю. Так ить, охота кому трупы-то охранять? Нет желающих, окромя Матвея Моськина. Больницу охраняю, заодно и морг. А ночую у покойничков. Мне товарищ главврач для стимула завсегда спирту оставляет. Тоже — человек!
— Значит, ты выпил. И что? Кто-то к тебе пришел?
— Я ж говорю: Сатана! Отдай мне, говорит, убиенную душу.
— Ты что, до глюков допился?
— Не-а… А может, и так.
— И что предложил тебе Сатана за убиенную душу?
— Литр.
— Душу взял?
— Взял.
— Женскую, мужскую?
— Жен… скую.
— За каким же чертом… То есть, как получилось, что морг сгорел?
— Начальник не помню. Вот те крест! Видел только: выносит. Бабу. Молодую.
— Что за бред! Дальше?!
— Бес попутал. Я говорю: бери.
— За литр водки отдал труп? И что стал делать?
— П… пить, — икнул Москин. — Гляжу: а он ее туда-сюда таскает. Все места ей не сыщет. Так и мелькает перед глазами.
— Может, он тебе что-то подмешал в водку?
— Не-а… Может, и так. Не. Не может. Хорошая была водка. Начальник, для меня водка-то — деликатес. Я все больше самогон употребляю. Вот и вчерась…
— Как случилось, что морг сгорел? — нетерпеливо перебил Марат.
— Не знаю, гражданин следователь.
Матвей смотрел на него невинными глазами.
— Значит, где-то под утро ты слегка протрезвел и сообразил, что одного трупа недосчитаются? И решил спалить морг?
— Уснул я! Сам не знаю, как вышло! — упрямо сказал Матвей.
— Полил керосинчиком, и…
— Гражданин начальник, да чтоб я, Матвей Моськин! — И сторож вновь ударил себя кулаком в грудь. — Они ж мне, как родные! Чтоб я их всех спалил, как в клематории! Ни в жизнь! А может, и спалил, — неожиданно добавил он. — Людям хотел приятное сделать. Люблю я людей.
— Какой он был?
— Кто?
— Мужик этот! Сатана!
— Черный.
— Негр?
— Зачем негр? — обиделся Моськин. — Разве дьявол может быть негром? Не-а… А может, и так.
— Значит, он был все-таки негр?
— Брюнет, — уверенно сказал сторож. И торжественно: — Но лицом светел и прекрасен.
— А с чего ты решил, что это дьявол?
— Дак, на кой ему мертвая баба, ежели он человек?
— Логично. Более чем. И в самом деле: зачем ему труп Лены, если это Лена? А если Эля?
— Не понял?
— Послушай меня внимательно, Матвей. Вот я точно дьявол. И если ты кому-нибудь еще расскажешь эту историю… Ты меня понял?
— Не-а… А может быть, и так. Понял. Ты — не следователь.
— Именно. Я твой глюк. Сейчас я дам тебе денег. Много. Ты будешь пить без просыпу. Неделю. А потом я вернусь, и мы договорим.
Подумал вдруг, что сторож может понадобиться, как свидетель. Если захочется прижать Рената Гусева. Ведь наверняка это он забрал из морга труп. «Лицом светел и прекрасен». Но зачем? Если только… Неужели криминал? Испугался вскрытия? Но почему тогда не оба? Или Моськин, начав пить водку, дальше уже ничего не помнит? Процесс пития поглотил внимание сторожа целиком. А морг сгорел.
— Матвей, ты где обычно пьешь? — миролюбиво спросил он. — При покойниках?
— Зачем при них? — обиделся Моськин. — Они ж тоже люди! Зачем оскорблять… ик… светлую память. Николай Палыч кабинетик-то свой запирает, бумаги там важные, так я иду к санитаркам, где ведра-швабры ихние лежат.
— А покойницкую тебе оттуда видно?
— Коридор только. Да я и не смотрю. Сбегут они, что ль, покойники-то?
— Логично. Но когда мужик выносил труп, ты его видел?
— Не-а… А может, и так. Видел.
— Он один раз прошел?
— Кажись, два.
— И оба с трупами?
— Кажись, так. Мелькал туда-сюда.
— Значит, вынес оба. — Задумался. Но за каким чертом? Неужели же их убили, и те, кто это сделал, испугались вскрытия? Но утром бы все равно обнаружили пропажу! — Может, это он поджег морг?
— Он, — уверенно кивнул Моськин. И обрадованно заговорил: — Точно, он!
— А чего они испугались?
