- Нет, - поспешно отвела глаза жена.
- Куда же, интересно, он делся? Испарился? А витрина разбита! И манекен изломан! Ты хотя бы понимаешь, что все это значит?
-Что?
-В городе скоро будет труп! Мертвец! Покойник! Со следами насильственной смерти! Я полагаю, что все вертится вокруг Германа. А его ли это будет труп...
- О, Господи! - вскрикнула Маша.
- Ага! Я так и знал! Он тебе не безразличен!
- Я не то подумала, - оправдываясь, сказала жена.
-Дате! То!
Александр забегал по кухне, ища сигареты. Потом вспомнил: Маша их выкинула. Жена напряженно за ним следила. Когда остановился, сказала так тихо, что пришлось читать по ее губам:
- Хорошо. Мы говорили о работе. О твоей работе. Я попросила Германа Георгиевича куда-нибудь тебя устроить. Ведь он может все.
- Ну разумеется! Герман может все! Молодцы! Хорошо придумали! Складно врете!
- Саша!
- Я все-таки в милиции работал. Понимаю, что к чему.
- Да ничего ты не понимаешь!
- Ну так объясни! Чего именно я не понимаю? Маша молчала. Характер у тихой женщины - кремень. Терпение обточило камень так, что он стал абсолютно гладким. Но камнем остался. Кого она так бережет? Его? Себя? Или Германа?
- А ты знаешь, что у него сейчас любовница в постели? - мстительно сказал Завьялов.
- Перестань! Немедленно перестань!
- Ах, тебе обидно! А уж как мне обидно, ты себе даже представить не можешь!
- Хорошо, что у нас нет детей, - вздохнула Маша.
- Что? - опешил он.
- Хорошо, что у нас нет детей, - отчетливо повторила она.
И он ничего не смог на это сказать. Ни-че-го. Слова застряли в горле. На этом ссора закончилась. Он затаил зло, а что на душе у жены, по ее лицу было не понять. Мысленно поставил веху: закончился еще один день долгой безлунной ночи. А насчет трупа он не пошутил. Чутье подсказывало - к этому все идет.
День пятый
Герман позвонил через несколько дней и пригласил к себе в прокуратуру. Завьялов удивился, но пошел. Что еще придумал бывший друг? Уж не к себе ли хочет его устроить?
- Нет - вздохнул Горанин. И поспешно добавил: - Пойми меня правильно. Твое здоровье...
- Ну да! - перебил Завьялов.
- Хочешь работать страховым агентом?
- Кем-кем? - удивился он.
- Страховым агентом. Ограничений по здоровью нет, большой нагрузки тоже. Сейчас многие страхуют свои дачи. Лето было жаркое, сухое. Дома горели, как спички.
- Да, я помню, - поморщился Александр. При воспоминании об июльской жаре голова вновь нестерпимо заболела. — У соседей тоже дача сгорела.
- Ну, вот видишь! Страховая контора расширяется, хотят открыть филиал у нас на Фабрике.
- Ты хотел сказать: у вас на Фабрике, - поправил Завьялов.
- Да хватит тебе к словам цепляться! У вас, у нас. Открывают филиал. И точка.
- Это женская работа. Хочешь меня унизить?
- Я хочу тебе помочь. Ты человек умный, с высшим образованием. По домам ходить не трудно. Тебе привычно и на Фабрике тебя все знают.
- А как же инвалидность? Врачебная комиссия признала меня никуда не годным.
Завьялов заметил тревогу в глазах Горанина. Неужели и тут без Германа не обошлось? Уважаемый Герман Георгиевич поспешил отправить друга на пенсию? Во избежание неприятностей.
- А ты сам как считаешь? - осторожно спросил Горанин. - Можешь работать или нет?
- Надо попробовать, - вяло сказал Завьялов. -Не в художники же.. Жена говорит, что я бездарность.
- Где бездарность, а где и... - не удержался Герман.
Видел он рисунок, точно! И записал друга Зяву в прорицатели. Но предсказывать убийства что-то неохота. Опасное это занятие.
- Ладно, звони, — буркнул он.
- Ну вот и отлично! - обрадовался Герман. -Только учти, это не завтра. Пока они откроются, пока обучишься. Главное - застолбить место. Желающих много. Зарплата у них крохотная, но зато процент от сделки солидный. И проездные.
- У меня проезд бесплатный, — напомнил Александр.
- Ах, да! Я, Зява, не могу воспринимать тебя как больного человека. Для меня ты по-прежнему Сашка Завьялов, молодой, энергичный, талантливый. Кто за меня контрольные-то писал? - лихо подмигнул Герман.
- Так и бывает: одни контрольные пишут, а другие на их горбу в большие люди выезжают, -не удержался Завьялов.
- Ох, и язва ты, Зява! Ох, и язва! - покачал головой Герман и, сняв телефонную трубку, зарокотал: - Мне бы Валентину Владимировну... Валюта, ты? Привет. Горанин беспокоит. Как жизнь, как здоровье? Мое? Здоровье мое на букву «ха», только ты не подумай, что хорошее. Да шучу я, шучу! Что мне сделается!
Шутки его были пошлые, но женщины все равно смеялись. Александр представил себе, как на том конце провода зашлась в хохоте полногрудая Валюта. Видел ее мельком, но лицо не запомнил. Крупная женщина, высокая, под стать Горанину. За считанные секунды Герман договорился, что подвезет сейчас своего человечка. Он так и сказал: «человечка». Потом положил трубку, подмигнул:
- Ну, вот и все. Поедем, я: тебя с будущей начальницей познакомлю. Мировая баба, между прочим.
- А не мировые бабы у тебя есть?
- Всяких хватает, - усмехнулся Герман.
Ехали в контору, или, как модно сейчас говорить, в «офис» на иномарке Горанина. По дороге думал: «Зачем Герман это делает? Из-за Маши? Хочет убедить друга, что оба они не соврали? Что отношения между ними только деловые? По логике вещей все обстоит именно так: налицо сговор». А логика капитана Завьялова никогда еще не подводила.
«Офис» оказался темной, мрачной комнатой с обшарпанной мебелью, а Валюта улыбчивой брюнеткой лет сорока. Орлиный нос, яркие губы, на пышной груди огромный золотой крест лежал, как на подносе. Увидев Германа, она поднялась из-за стола и, оглядев его с ног до головы, сказала:
- Хорош! Сколько не виделись? Не звонишь, не заходишь.
- Я работаю, - важно сказал Герман и поправил галстук.
Подошедшая Валюта, никого не стесняясь, чмокнула его в щеку. Так вкусно, что сидевшая за соседним столом худосочная девица невольно облизнула губы.
- Вот мой товарищ, Завьялов Александр Александрович, - сказал Герман, положив руку ему на плечо.
- Это про которого в газете писали? - прищурилась Валюта.
- Он самый.
-Что ж. Можно попробовать. Мне многие звот нили, но в память о нашей давней дружбе...
