Увидев его в дверях кухни, жена не смогла скрыть испуг.
- Что? Что такое? В чем дело? - разозлился он.
- Нет, ничего.
- Почему ты пьешь кофе? Ты же с дежурства! Легла бы да поспала.
- Я... Мне надо к маме.
- К маме? А что с ней такое?
- Ничего. Просто давно не была.
- А позвонить нельзя? - буркнул он.
- Мы живем в нескольких минутах ходьбы друг от друга, а я вот уже месяц отделываюсь звонками. Это нехорошо, Саша.
- Ты хочешь сказать, что я эгоист? Завладел твоим вниманием целиком и полностью, так? Но твоя мама не инвалид. Здоровая женщина, которая...
- Ей пятьдесят шесть лет, — тихо напомнила Маша.
- В конце концов, у тебя есть брат.
- У него двое детей.
- Да на что ты все время намекаешь?!
- Ну почему в последнее время мы не можем нормально разговаривать? - с отчаянием сказала Маша. - Почему?
- Потому же самому, почему не можем нормально заниматься любовью! Стоит мне до тебя дотронуться, как ты вся сжимаешься в комок! Почему?
- Ты болен.
- Но ты-то здорова!
- Тебе это не надо…
- Да откуда ты знаешь, что мне надо, а что нет?! Ну, откуда?!
- Перестань на меня кричать!
- Перестань обращаться со мной,, как с маленьким ребенком!
- Ну, все. Любое терпение имеет предел, даже мое. Я ухожу. Завтрак на столе.
И Маша выскочила в прихожую. Он услышал, как хлопнула входная дверь. Звук оказался слишком громким. Все. Ушла. Вот ведь какая странность: выхаживала его, больного, ночи не спала, от постели не отходила. Спасла, А зачем? Чтобы теперь мучить? Выходив тебя и отдав тебе часть себя и своей жизни, принесший жертву вольно или невольно начинает мстить. И ты тоже мстишь за то, что вынужден был жертву эту принять. За свою беспомощность. Но ведь это же абсурд! Получается то, что получается.
Он подумал, что надо бы вернуть жену. Но сначала позавтракать. Остыть. И ей тоже. Кофе...
Надо его выпить, хотя кофе ему тоже, кажется, нельзя. Машинально он подошел к раковине, открыл дверцу, за которой стояло мусорное ведро. Посмотрел, нет ли там рисунка. Его не было. Исчез. За завтраком думал только об этом. Надо бы найти жену, помириться с ней и спросить про рисунок.
Еще часа три он провел дома, сидя как на иголках. Решил что, бросившись за женой, потеряет лицо, и заставил себя сдержать порыв. Мужчина не должен так себя вести. Особенно если он ни в чем не виноват.
Потом он шел к теще, ежась от холода и прикрываясь от дождя и ветра черным зонтом. Теща жила на другом конце Фабрики. Перед тем, как пересечь центральную улицу, неизбежно очутишься возле того самого магазина. Уже издали завидев семиэтажный дом, Александр замедлил шаги, а выйдя из-за угла, остановился. У разбитой витрины толпился народ.
- Что случилось? - спросил он, заметив в тол-. пе бывшего сослуживца.
- Да вот, говорят, костюм с витрины украли. Ночью сигнализация сработала. Хорошо, что не в мое дежурство.
—Ночью? - вздрогнул он.
- Ну да. Не рассвело еще.
Во сколько же Маша пришла из больницы? И куда делся рисунок? А может, кто-то тайно проник в квартиру, и пока он спал... Нет! Жена взяла, не иначе. Но как тогда он узнал, что изображено на рисунке? Как смог осуществить задуманное?
Глядя на разбитую витрину и поломанный манекен, знал только одно: в городе есть человек, который так же сильно ненавидит Германа. И человек этот не в себе. Ибо подумать, что совершить подобное мог сам Горанин...
- Горанин... — уловил вдруг он. Поистине, о чем бы ни заходила речь, друг
Герман тут как тут! -... видели здесь.
- Кого? Германа? - хрипло спросил он, уставившись на бывшего сослуживца.
- Ну да. Сигнализация сработала, когда витрину разбили. Но пока сообразили, что к чему, пока доехали, преступник уже убежал. У разбитой витрины стоял только.следователь Горанин.
- И как он это объяснил?
- Шел мимо, — пожал плечами приятель.
- Ночью?
- А что, у нас в городе запрещено ночью по улицам ходить? Вестимо, шел от бабы. От какой именно, ни за что не скажет.
- А преступника он видел?
- Говорит, что не видел. Но последнее время странные события у нас на Фабрике происходят. Машину на днях разбили. Иномарку. Не угнали, не на колеса позарились, не на магнитолу. Разбили. Теперь вот витрину. И исчез один-единственный костюм! Как будто брать больше нечего! В магазине товара - полно!
- Может быть, просто не успели? - В Завьялове вдруг заговорил оперативник: эх, расследовать бы это дело!
- Может, и не успели... Не пойму, топором он это манекен, что ли?
«А может, ломиком? - мелькнула вдруг мысль. На сей раз, орудия разрушения на месте преступления нет. Мог и топором».
- Как себя чувствуешь, Саша? - спохватился вдруг приятель.
- Более или менее, - кисло сказал Завьялов.
- Не хватает нам тебя. Разве что как частное лицо привлечь.
- Привлекайте. Только я этой ночью спал. Крепко.
О рисунке он, разумеется, умолчал. Нелепая история. Сказать, что в городе появился фанатик, которому здорово насолил Герман Горанин? Хотя при чем здесь Герман? Почему все опять сводится к его персоне? Сначала разбили похожую машину, теперь исчез похожий костюм. Сняли с манекена. Сам манекен изломан. Оба раза Горанин оказывался рядом. Первый раз пришел искать ломик на место преступления, сегодня просто проходил мимо. Совпадение?
Дождь, утихший было, вновь усилился. Поднялся ветер. Стоящие у разбитой витрины люди стали расходиться. Он тоже пошел своей дорогой.
Теща с тестем жили в длиннющей девятиэтажке, одном из последних домов, построенных Фабрикой. Оба проработали там всю жизнь и после двадцатилетнего ожидания получили хорошую трехкомнатную квартиру. Через несколько лет умерла старенькая бабушка, сын переехал к жене, потом и дочь перебралась к новому мужу. Квартира, о которой столько мечталось, оказалась для двоих слишком просторной. Все хорошо в свое время. А прошло оно - и вместо радости новые проблемы. Теща не раз предлагала произвести обмен: свою трехкомнатную и однокомнатную Завьяловых - на две двухкомнатные, но он был упрям. Благодеяний ни от кого принимать не хотел, ибо никому не хотел быть обязанным. Что есть, то есть.
А вдруг Маша задумает уйти? Ее комнатка, изолированная, светлая, поддерживается в идеальном порядке. Он испугался. А если уже случилось? Три часа промедления могут дорого ему обойтись! Терять Машу не хотелось. Ведь останется совсем один! Общение с отцом сводится к редким телефонным звонкам, когда тот просит денег. Получается, нет у него никого, кроме Маши.
