— Сколько же было времени? — упавшим голосом спросила Ксения.
— Девушка, ну кто в такие минуты смотрит на часы?
— Да, конечно. Я понимаю.
— Ничего вы не понимаете! Вам сейчас кажется, что вы жизнь прожили, а у вас впереди еще две, три таких жизни. А я… А мне…
Она отвернулась к окну. Постояла так несколько минут, даже плечи не дрогнули. Ксения почему-то старалась не дышать. Надо было что-то сказать, но что? «Мне очень жаль»? Или: «К сожалению, мы друг друга не поняли», будь прокляты слова соболезнования, которые от долгого употребления стерлись, словно древние монеты! И никакого золота в них не осталось, так, разменная мелочь, которой швыряются не жалея. Ксения, словно в кошельке, порылась в памяти, но настоящего золота так и не нашла. Промолчала.
— Я, пожалуй, поеду сегодня домой пораньше. — Женщина отошла от окна, уже вполне собравшаяся с духом, доброжелательная и корректная, как и прежде. И добавила: — Прямо сейчас. Вас подвезти?
— Ой, да я не знаю даже. Неудобно, — замялась Ксения и подумала: «Я даже имени ее не знаю. Спросить неловко, тем более неловко пользоваться ее услугами».
— Пойдемте к машине. Нечего стесняться.
Они вместе вышли в приемную. Ксения никак не могла очнуться. Оказывается, она потеряла гораздо больше, чем могла предположить. И теперь обижаться надо только на себя и спрашивать с себя. Но толку-то?
Гейм одиннадцатый
0: 15
Уже в лифте женщина неожиданно спросила:
— У вас материальные затруднения?
— У меня? — удивилась Ксения. — Не знаю.
— Вы должны знать…
Она замолчала, потому что в лифт вошли двое мужчин. Возникла напряженная пауза, потому что те двое, видимо, тоже разговаривали о чем-то для них важном. Крошечный движущийся пятачок пространства, и на нем четверо топтались, в ожидании конца движения. Еще одна нелепость — сколько же их в жизни? Она уже почти не слушала спутницу.
— …чувствовал, — долетело до нее.
— Что, простите?
— Свою вину. И он все время говорил про кольцо, которое сжимается.
Ксения усмехнулась:
— Да, именно так он и мог говорить. Такими словами.
— Он все оставил вам. Квартиру, имущество.
— Глупость какая! — Ксения вспыхнула. — Стоило с такими усилиями отнимать!
— Вы всегда можете ко мне обратиться.
— К вам?!
— Вы думаете, так просто делать зло? Увольнять, наказывать, заниматься мужскими делами? Я не такая уж стерва, как думают мои подчиненные. Можете у меня работать.
— Спасибо.
Они подошли к машине, и Ксения без зависти отметила, что эта женщина отлично держится. Естественно, не стараясь привлечь внимания окружающих к своему весьма престижному мотору.
— Садитесь, пожалуйста.
— Да, сейчас. — Она заметила Германа возле стоянки. Тот поймал взгляд Ксении, махнул рукой. Она нагнулась в салон: — Извините, здесь мой знакомый.
— Знакомый?..
— Вон тот парень в черной куртке нараспашку и белом свитере.
Дама слегка пригнулась, и у Ксении возникло такое чувство, что она хочет спрятаться:
— Я тороплюсь, извините.
— Да ничего страшного, — пожала плечами Ксения. Богатые так переменчивы! Только что чуть ли не в подружки набивалась, а теперь торопливо захлопнула дверцу перед ее носом. Ну и не надо! Ксения даже не обиделась, надела на голову капюшон и пошла прочь.
— Черри! — Женщина смотрела на нее поверх опущенного стекла. Напряженно и словно жалея. — Вы не обиделись?.. — Герман быстро пошел навстречу Ксении. Женщина вздрогнула: — Я непременно позвоню.
Машина рывком тронулась с места. Ксения даже отпрыгнула на руки Герману. Он подхватил ее, бросил раздраженно:
— Не терплю этих богатеньких сучек! Ни машину не жалко, ни тем более людей! Все брюки обрызгала! Кстати, кто это? Не успел разглядеть.
— Это та самая любовница, которой ты меня пугал. Господи Боже, ну сколько можно за мной ходить! — вдруг очнулась Ксения. — Откуда ты взялся?!
— Значит, она уехала? — задумчиво спросил Герман.
— Да! Уехала! Сбежала! Ты, который все знаешь, что тебе от меня нужно?!
— Что-то случилось?
— У меня больше нет мужа. Ни бывшего, ни… Вообще никакого нет! Ты хоть понимаешь, как я его любила?!
— Ничего… Ничего, Черри. — Он прижал ее к своей куртке так крепко, что Ксения щекой почувствовала жесткие швы. — Это пройдет.
— Да не хочу я. — Она попыталась вырваться. — Я не хочу, чтобы это проходило! Я закроюсь от всех! Я никого не хочу видеть! Буду носить этот траур всю жизнь! И растить чужого ребенка!
— Какого еще ребенка?
— Перестань за мной ходить.
— Какого ребенка, Черри?
— Исчезни. Это ведь ты звонил им в дверь?
— Куда?
— Да перестань! Если тебе деньги нужны, то можешь хоть все забрать. Но пойми наконец, что в таких случаях человеку нужно одиночество. О-ди-но-чест-во. Непонятно?
— Нет! Мне не нужно одиночества.
— Вон их сколько! — Ксения обвела рукой широкий круг. — Пиши свой телефон всем подряд, хоть на лбу. У тебя высокий процент попадания.
Не поворачиваясь к нему спиной, она попятилась в сторону метро. Он шагнул следом:
— Черри!
— Все-все-все! — Руки Ксении беспорядочно рубили воздух. Она впервые заметила, что на нее и Германа смотрят. Причем все. Вот он, центр всеобщего внимания, лобное место, которое можно создать, где захочется. Но никто не осмелится переступить ту невидимую черту, которая отсекает чужое горе. Никто!
Она долго еще шла не в толпе — одна. Пока те, кто видели, как она кричала, не разошлись наконец каждый в свою сторону.
30: 0
Ксения долго возилась с замком, пытаясь открыть дверь. То ли руки не слушались, то ли в квартиру идти не хотелось. Полы на лестничной клетке уборщица успела вымыть, но бурые разводы остались. Наступать на них было страшно.
Войдя в прихожую, она снова почувствовала смутную тревогу: «Ну вот, опять!» В квартире кто-то побывал. Больше всего изменений Ксения заметила в спальне. Кровать оказалась примята, и ее даже не стали оправлять и приводить в порядок, как все остальное. Он, видимо, лежал здесь и курил. Причем, затушенный окурок лежал здесь же, на тумбочке. Точно такой же, какой она подобрала возле двери, за которой он ждал Анатолия Воробьева. Сигареты, к которым всех их приучила Женя.
«Милицию бы сюда позвать», — подумала Ксения. Она не стала ничего трогать, даже в сейф не заглянула. Все вокруг было чужим: и стены, и мебель, и жизнь. То, что в квартиру в любой момент мог зайти посторонний, только подтверждало это. Проходной двор для своего и чужого горя.
