Про кончину Олфера князь Дмитрий не спрашивал. Сказали – убит на рати. Прочих полоненных Андреевых бояр пока посадили в железа. Андрею, прошавшему о судьбе своего воеводы, отмолвили то же: на рати убит. Конец Олфера знал и видел только один человек, Гаврило Олексич, старый Олферов местник.
Раненого Олфера тогда, в ночь после битвы, принесли к нему в шатер. Олфер тяжело мотал головой. Гаврило зажег свечи, сел на походный раскладной столец. Олфер утвердил глаза, разглядел Гаврилу, криво усмехнулся.
– Постарел ты, Олфер! – сказал Гаврило без выражения.
– Пить дай! – прохрипел Олфер. Гаврило налил, подержал чару, потом уронил руку, влага пролилась на землю.
– Ты почто, Олфер, терем мой сжег? – спросил он глухо. Олфер кровавым глазом проводил пролитую на землю чару, потянулся – сыромятные ремни впились в руки. Хрипло молвил:
– Убьешь? Как бы не прогадать тебе, Гаврило! Андрей Лексаныч того не простит!
Гаврило горбился, не отвечая. Медленно налил и медленно выпил, глядя в огонь.
– Дай пить, Олексич! – вновь попросил Олфер. Гаврило задумчиво перевел глаза на Жеребца, сильное тело которого вздрагивало, дергаясь.
– Ты мне не гость, Олфер, – ответил он, помедлив, – нет, не гость!
Он вынул клинок, подержал, положил рядом.
– Ладно, Олексич! Все одно сын… отомстит…
– Вот смотри! – Гаврило поднял изузоренный топор. – Узнаешь? Убит твой Иван! На бою убит. Некому мстить за тебя, Олфер!
Олфер следил за топориком в руках Гаврилы, приоткрыв рот.
– Врешь!
Он бешено стал рваться, извиваясь, вдруг у него заклокотало в горле. Олфер затих и, отдышавшись, повторил:
– Брешешь, пес!
Он снова начал биться и завыл. Гаврило Олексич подошел к завесе шатра. Слушая стоны Олфера Жеребца, со злым торжеством, не оборачиваясь, повторил:
– Убит твой Иван. Мои ж люди и прирезали у меня на глазах, – сказал и почуял, что лишнее. Олфер затих, только дышал хрипло.
– Ан врешь!
В голосе Олфера отчаяние перемежалось с отчаянной надеждой. Гаврило забыл о нем, слушая глухие топоты. Вдруг испугался, что сейчас прискачут от Дмитрия и придется отдавать пленника. «Сам же он посылал убить Семена! – возразил себе Гаврило. – Ну, а он мог, и я тоже могу».
– Тоже могу! – повторил он и медленно поворотился… Тянуть все же не стоило.
– Ладно, Олфер, напою я тебя! – сказал он, взбалтывая нечто в темной стклянице и – спиной к пленнику – наливая в чашу с медом. Олфер, все так же трудно дыша, следил за Гаврилой. Оскалясь, потряс головой. Гаврило пожал плечами, налил из кувшина в другую чару:
– Гляди! – Выпил сам, потом поднес первую Олферу. Тот водил глазами по лицу Гаврилы.
– Соврал ты мне, а? Олексич? – с надеждой выдохнул Олфер.
– Испей! – строго сказал Гаврило и, приподняв голову Жеребца, поднес ему чашу. Олфер замычал, потом стал пить, крупно глотая. По мере того, как опоражнивалась чаша, запрокидывал голову, наконец отвалился.
– Спасибо тебе, Олексич, спаси тя Христос, так же бы и тебе от Господа, как ты мне – сейчас… А сын жив. Жив!!! – выкрикнул он в голос и вновь забился в веревках. Затих. Гаврило сидел сгорбясь, глядел на огонь свечи.
– Думашь, не знаю, чем ты меня напоил, Олексич?! – трудно сказал Олфер. Гаврило поднял глаза, твердо упершись в очи Жеребцу, пожевал губами.
Олфер начал метаться, крупный пот каплями стекал по лицу.
– Зарезал бы ты меня лучше! – простонал он и начал громко икать.
– Ничо, и так помрешь, – вымолвил Гаврило вполголоса, в задумчивости глядя на клинок.
– Сын, Гаврило, скажи про сына! – хрипел уже неразборчиво Олфер. Гаврило все так же молча глядел мимо него. Олфер затих и вновь забился, ослабевая. Гаврило встал, наклонился над ним. Олфер бормотал:
– Все… прощу… Олексич… скажи… сына… скажи…
Гаврило ловил слова. Олфер страшно захрапел, вытянулся, изогнулся, дрожь с перерывами била его, глаза закатывались, но вот судороги пошли реже, реже, наконец тело ослабло, обмякло и начало холодеть.
Гаврило медленно поднял отяжелевшую руку, перекрестился. Помедлил еще.
– А сын жив у тебя, Олфер, – сказал он мертвому. И вдруг, судорожно схватив порожнюю чашу, изо всех сил ударил ею о землю. Чаша отлетела со звоном, ударившись о столб шатра. Вбежали слуги.
– Прибери! – придушенно-хрипло вымолвил Гаврило. – Умер. От раны умер… Путы разрежь…
Глава 72
На этот раз Дмитрий поступил с братом жестко. Отобрал владимирские села, посадив своих кормлеников, бояр воротил не сразу и за большой выкуп, обязав клятвою не подымать руки на себя.
Тут и выпала удача Федору. Гаврило Олексич вспомнил его, и Федора послали кормлеником в одно из бывших жеребцовских сел. Он едва побывал в Княжеве, перемолвил с матерью, от Грикши была весть – ворочался уже. Феня бегала с округлившимся животом. Он переспал дома две ночи и вновь уезжал. На просьбы Фени взять с собою, покрутил головой:
– Тамо устроюсь… А зараз как еще! Села-ти Олферовы, чем и встретят! – сам под усмешкой скрывая робость.
Федор еще прежде читал «Мерило праведное», да и так, в разговорах, хорошо знал, что с кого и сколько надлежит получать князю, сколько идет корму боярину, сколько тиуну, то есть ему, Федору, ибо ехал он, конечно, не наместничать, куда там! Посылали Окинфа Великого, старшего сына Гаврилы Олексича. Федор же будет при нем, как и другие, такие же послужильцы, сидеть в указанном селе и выколачивать княжую дань, кормы боярину и себе, мытное, весчее, конское пятно, тамгу и прочие многие поборы, наряжать мужиков на работы и что там еще. Знал он и то, что разом по приезде ему надо собирать самый большой рождественский корм, и ежели он его не соберет… Без «ежели». Собрать было нужно.
Заводную лошадь, переменяв добытую на свою, домашнюю, Федор взял с собою, простился со всеми и в сером зимнем рассвете выехал со двора. Боярин Окинф должен был ждать с дружиной в Переяславле, на княжом дворе.
Переяславль шумел. После победы над Андреем прибавилось народу. Из стольного, постоянно опасного Владимира люди перебирались под крыло великого князя. Сани обозных стояли на площади перед теремами. Кони жевали сено. Федор от коновязей, не спрашивая, прошел в молодечную. Среди ратников двое оказалось знакомых. Ему налили щей. (Когда-то так бы и просидел голодный на дворе, с тех пор многому выучился.) Окинф вышел, оглядел обоз. Позвал Федора за собой.
– «Мерило» читал, говоришь? Ну-ну! Ты смотри там, они скот, быват, прячут в лесе, дак будут плакаться, не взирай! Не доберешь – свое докладать придется!
