Он прошел в свой покой и, притворив дверь, вдруг нахмурился. Что-то смущало, как забытое нужное дело. Что-то вплелось нехорошее в этот беспечно-радостный день… Да, что же? Синий простор… Белый последний лед… Ах, да! Лодьи! Надо послать узнать, кто это прибыл! Он ударил в серебряный диск у дверей. Вбежал ордынец, преданно глядя в глаза. Слуг он умел подбирать! Скажи этому – в огонь, – кинется, не вздохнет!
– Возьми коня, скачи к пристани. Узнай, кто приехал и зачем.
– Скачу.
– Да, ежели от князь Андрея или он сам… Вот, покажешь мой перстень. Он знает!
Семен снял золотой перстень с яшмой из далекого Чина (Китая), – прошедший сотни рук, не раз оплаченный кровью, прежде чем он попал от последнего хозяина, хитрого хорезмийца, к Семену, – который для них с Андреем был условным знаком. Если Семен посылал князю свой перстень, значит, дело было самое важное. Значит, Андрей, бросая все, должен скакать к Семену.
Татарин исчез. Семен откинулся, развалясь, на пестроцветные подушки, взял в руки дорогую индийскую раковину, приложил к уху, отбросил. Ощущение беды не проходило, однако. Семен подумал, хлопнул в ладони – лень было тянуться за бронзовой колотушкой – и вдруг поднялся и сел. «Вызвать дворского!» – сложилось в уме. Предчувствия никогда не обманывали его до сих пор. И он просто разленился им верить. Слишком много успехов было за эти годы, слишком много! Он всегда недооценивал Дмитрия. Всегда. Так и с Ногаем: почему не предвидел раньше?
Семен скинул халат. Слуга-костромич уже стоял с летнею ферязью. Бабьей прислуги при себе Семен не любил и не держал. Даже и любовь он предпочитал без них. Любовь воина к воину, когда мужское дыхание у костра, и степь, и пахучий емшан. В любви тоже чувствовать силу, силу мальчика, силу мужа, вкус плоти, и бешеную удаль летящих коней, и томительный горловой напев…
– Позови дворского! – приказал он слуге.
Дворский не шел что-то долго. Семен прислушался. Кони – откуда кони? Кони глухо топотали за оградой. Где-то внизу хлопнула дверь, кто-то закричал, что-то покатилось со звоном, и тотчас топот многих ног наполнил хоромы. Он сорвал со стены дорогой кубачинский клинок, кинулся к окну, потом к выходу на гульбище. Бежать было поздно. Семен бросил клинок на тахту и скрестил руки. И тотчас с хрястом растворилась дверь, и в покой полезли с саблями наголо. Семен усмехнулся презрительно. Ратные, помявшись, вбросили сабли в ножны. Вошли двое переяславских бояр, не известных ему по именам, которых он как-то прежде встречал во Владимире. Впрочем, одного из них, кажется, звали тогда Феофаном…
Один из ратных все поглядывал с беспокойством на брошенный клинок. Боярин кивнул, ратник поднял клинок, подержал, жалея выпустить из рук, и повесил на стену.
Семен поймал себя на том, что ему жалко своего собрания оружия – амхарских и румийских булатов, клинков из Мавераннахра и тонкой работы кубачинских мастеров, – жаль того, что все эти бесценные сокровища расхватают не ведающие ни толка, ни дела невежды, не будут знать потом, что и откуда, не будут беречь и ценить, как берег и ценил их он сам. Он усмехнулся этой мысли. Феофан, заметив усмешку Семена и превратно истолковав ее, недовольно вскинул бровь.
Ему было любопытно, как они начнут, и он не хотел им помогать. Прокашлявшись, Феофан начал было речь, но Семен перебил его.
– Разрешите, хоть и незваные, гости, я сяду?
Он опустился на тахту. Боярин поперхнулся, выкатив глаза, вдруг заорал:
– Встать!
Семен медленно раздвинул сведенные судорогой щеки и показал зубы:
– Пошли вон!
Оба боярина встали, ратники схватились за оружие. Казалось, они сейчас кинутся на него или опрометью выбегут из покоя.
– Вон! – рявкнул Семен.
У Феофана заходила борода:
– Ты… Меня… Я воевода княжеский!
Трясущейся от ярости рукой он шарил по поясу, не находя рукояти сабли. Тут вдруг вмешался второй боярин:
– Не кричи, Семен! Ты поиман нами по слову великого князя владимирского и сейчас дашь ответ в делах своих и помышлениях противу князя Дмитрия, и о чем ты в Орде воровские тайные речи вел опять, и с кем, и на что наводил брата великого князя Дмитрия, городецкого князя Андрея.
Семен смотрел на него и сквозь него и молчал. Бояре переглянулись. Феофан кивнул, ратные, теснясь, вышли из покоя.
– Где грамота? – спросил Семен, помедлив.
– Посыланы без грамоты, по слову великого князя!
– Без грамоты посылают только с одним делом: убить. И то, когда хотят после избавиться и от убийц тоже.
Бояре переглянулись обеспокоенно.
– Убить тебя мы еще успеем! – сказал Феофан. – А за князем Митрием служба наша не пропадет!
Семен опять усмехнулся. Ну вот и начали! Что же они станут делать? Он холодно прикидывал теперь: вот он поступит так, они – так… Вдруг ему стало ясно, что ведь это конец. Эти смешные чванные переяславцы прибыли, в общем, с единою целью – убить его, Семена. И от этой мысли в нем родилось великое презрение к этим тупым исполнителям. Значит, он говорил с палачами! Но с палачами не говорят…
Второй боярин повторил свой вопрос о коромолах и лести. Семен пожал плечами. Он так и не встал и сидел, откинувшись на тахту, перебирая пышные кисти пояса.
– Прости, с кем говорю – не знаю. Всех переяславских бояр запомнить невмочь! Встречал Гаврилу в Орде…
– Онтон! – представился первый боярин.
– Феофан! – буркнул второй.
Склонением головы Семен показал, что удовлетворен ответом.
– Старший из вас, видимо, Феофан? Вот ежели я предложу тебе, Феофан, сейчас изменить князю Дмитрию и перейти на службу к моему князю?
Бояре молчали. Семен, поодержавшись, продолжил:
– Ты назвал меня сейчас коромольником. Льстивым коромольником! – Семен кивнул на Онтона. – Коромола, насколько я понимаю, измена своему князю. Ты же велишь мне поведать о делах моего князя в Орде. Коромолой с моей стороны как раз и будет, ежели я выдам вам тайны господина моего.
Он перевел взгляд на первого боярина:
– Ты не ответил мне на мой вопрос, Феофан!
– Я не переветник! – сердито отозвался боярин.
– Я тоже… – просто ответил Семен. – Дмитрий Лексаныч и мой князь Андрей братья. Их брани они меж собой ведают. И я, Феофан, служу своему господину ото всего сердца. Заметь, так же, как и ты своему!
– Слышано в Орде, что ты переветничал, сговаривал тамо противу Ногая, а тут противу князя великого! Мало ты наводил татар на русскую землю?
Семен поднял руку, останавливая поток Феофановой речи, и дождался тишины.
