— Кто тебе это рассказал? — наморщил лоб Андрей Васильевич.
Забыла сказать, что с некоторых пор титул «Мое Солнце» был им утерян. Навсегда. Теперь я называю его и вслух, и про себя просто «он» или «Андрей». Или по имени-отчеству. По-моему, это справедливо.
— Кто рассказал? Да никто! Я была этой девушкой! То есть ее соседкой!
И тут он… Расхохотался! Да! Он расхохотался! И сквозь смех спросил:
— И с тех пор, как мы вновь встретились в клубе, ты выжидала, чтобы начать этот разговор?! Чтобы я ответил, почему тебя уволил?! Все три недели ждала?!
— Я ждала больше, — тихо сказала Глупая Пучеглазая Лягушка. — Гораздо больше.
— Ну ты даешь! — покачал головой Андрей Васильевич. — Если я тебя обидел, извини, конечно. Но, честное слово, я не помню. То есть не помню, что было два года назад. То есть помню, конечно! — Мне показалось, что он слегка рассердился. — Случился небольшой спад, и мне надо было уволить с десяток сотрудников, чтобы другие не потеряли в зарплате. И я поступил, как обычно: уволил тех, кто позже пришел, и тех, кто хуже работал. При чем здесь невеселый вид? Или дурацкий ответ?
— Мой ответ ты называешь дурацким?! А что я должна была, по-твоему, сказать?!
— Ответ твой был дурацкий. У менеджера нет ответа «не знаю». В противном случае он — плохой менеджер. И вопрос, который ты мне сегодня задала, тоже дурацкий, — со всей серьезностью произнес Андрей Васильевич. — Если я тебя уволил, значит, ты плохо работала. Ничего личного. А то, что мы ужинаем сейчас с тобой в ресторане, вообще не имеет к этому никакого отношения. То есть как к работнику я, судя по всему, отношусь к тебе, как раньше… Да я вообще тебя не помню! Хотя это странно. Нет. Такая девушка не могла у меня работать. Я бы ее сразу заметил.
— Один раз мы вместе ехали в лифте.
— Да? Не помню.
— Может быть, твоя жена вообще запрещает тебе смотреть на сотрудниц?
— А при чем тут моя жена?
— При том, что ты ей изменяешь!
— Что, прости, делаю? — искренне удивился он. Гораздо больше, чем удивилась я вослед его неподдельному удивлению. — Ха-ха! Ты уже во второй раз за вечер меня рассмешила! Ха-ха!
— А как… как это называется? — в ужасе прошептала я.
— Сделка, — пожал плечами Смеляков. — Такая же сделка, как и все прочие. Товар — деньги — товар. Хотя, сомневаюсь, что ты разбираешься в экономике. Иначе бы я тебя ни за что не уволил. Я ценю знающих и толковых работников.
— Сделка, значит. А что, твоя жена тоже вступает в подобные сделки?
— А вот этим вопросом я никогда не задавался. У нас хорошая, дружная семья. Если тебе это интересно. А я уже понял, что тебе это интересно.
— А семья — тоже бизнес-предприятие?
— Своего рода, да. И к нему надо долго и тщательно готовиться, иначе предприятие провалится. И не пускаться ни в какие авантюры.
— Любовь — это авантюра?
— В наше время — да.
— А что это за время такое, если нельзя любить? Если верить нельзя? Жалеть никого нельзя? Век Каменного Эгоизма? Или Эра Палеозойской Бесчувственности?
— Девочка, очнись! Меня, конечно, забавляет твоя детская наивность, но… В каком мире ты живешь?
— Значит, все, что делаете вы в своем мире, — это нормально?
— Без сомнения.
— Что ж. Нормально, значит. — И тут на меня нашло! Глупая Пучеглазая Лягушка терпела, терпела и разразилась наконец глупейшей тирадой: — Нормально! Платить пятьсот долларов за месяц своему работнику и пятьсот за ночь проститутке — нормально! Провести сокращение, не думая о судьбе людей, оставшихся без средств к существованию, — нормально! Не обманешь — не продашь: тоже нормально! Да что же вы такое творите! Любому скажи: есть возможность половину суммы, выделенной на благотворительность, положить себе в карман без риска… Или нет: пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят, что попадешься на воровстве и сядешь, а пятьдесят, что проскочишь. И все равно ведь согласятся! Любой согласится. Если речь идет, допустим, о миллионе. Причем придумает себе массу оправданий! Таких, что и не подкопаешься! Мол, я не возьму, возьмут другие, а по назначению все равно дойдет только половина. Что же получается? А то, что мы сейчас и имеем. Валютный транш проигрывается в казино, Грозный восстанавливается в ближайшем Подмосковье, а половина жителей столицы получает официальную зарплату в тысячу рублей. При этом с голоду никто не умирает. Самые ловкие даже получают субсидии на оплату коммунальных услуг. Оставляют за углом «Мерседес» и топают в отдел субсидий. И предоставляют справки о зарплате. Кто-нибудь их осуждает? Наоборот. Какие же они молодцы! Обманули! А кого обманули? Не тебя, это уж точно. Ты сам кого хочешь обманешь. Кстати, ты субсидий не получаешь? Нет? А твоя жена? Может, ее влиятельный папа получает? Не сомневаюсь! И все правы, у всех есть железное оправдание. И у тебя, разумеется, тоже. За то, что ты меня тогда уволил. А ты знаешь, что со мной было? Рассказать?
Смеляков выслушал все это, открыв рот. А потом покрутил пальцем у виска:
— Ну ты даешь! Я даже не знаю, что тебе ответить! Ты у нас кто, Вселенская Совесть? Одна на всех? Ты?! При том, чем ты занимаешься?!
— А чем таким я…
И тут появилась Виола. Вовремя. Потому что в этот вечер мы запросто могли потерять нашего богатого любовника. Я сразу же осеклась, Смеляков тоже примолк. Повисла напряженная пауза. Молчание прервала Фиалка, сказав:
— Хочу шампанского! Андрей! Закажи.
— Так-то лучше, — с облегчением вздохнул Андрей Васильевич. И я перехватила его напряженный взгляд. Невольно поежилась, услышав: — А то я уже хотел встать и уйти. Останусь при одном условии: дай слово, что я никогда больше не услышу ничего подобного. Никаких воззваний к моей совести. Ты закроешь рот раз и навсегда.
Кажется, Фиалка делала какие-то знаки. И мне что, надо кивнуть? Или сказать «честное пионерское»? А может, извиниться за все то, что он со мной сделал? Но Виола смотрела так грозно, что Глупая Пучеглазая Лягушка сдалась, сказав:
— Хорошо. Только если сам не попросишь.
— Я?! Напрошусь опять на эту чушь?! Я хочу, чтобы наши отношения были сведены к тому, что, собственно, и было с самого начала. Чтобы ты поменьше открывала рот для высказываний своих прогрессивных в кавычках воззрений. Поняла меня?
Я кивнула, замолчав навеки, как мне тогда казалось. И полностью передала инициативу в руки Виолы. Повисла еще одна пауза. Кажется, он что-то напряженно обдумывал.
— Я сейчас, — сказал вдруг Андрей Васильевич и вышел из зала.
Виола тут же на меня набросилась:
— Ну что, довольна? Если он не вернется, то это из-за тебя, так и знай! Дура! Надеюсь, у тебя достаточно денег в сумочке, чтобы оплатить счет!
Да хоть бы так оно и было! То есть я не про счет, который придется оплатить. Денег мне не хватит, но я могу позвонить брату. Разрыдаться у него на груди и подписать полную и безоговорочную капитуляцию. Он устроит мою судьбу и навеки избавит меня от людей типа Смелякова. Я буду жить без проблем в своем вывихнутом мирке, в своей тюремной камере с крохотным окошком. Хоть бы этот Смеляков ушел навсегда!
