– Она и в самом деле виновата в смерти человека?
– Да, это чистая правда.
– Почему же она этого не признает?
– Закрылась, как щитом. Не хочет вспоминать. Нам предстоит вытащить эту историю из ее памяти. Аккуратно, бережно. Отодвинуть щит.
– А если она завтра уедет? Насильно будем удерживать? Запрем на ключ, как и Брагина с Самсоновым?
– Она никуда отсюда не уедет, – покачал головой доктор Ройзен. – Во всяком случае, пока не вспомнит, где именно согрешила. Все зависит от нас, Софья Львовна. Мы можем удерживать ее здесь, сколь нам будет угодно, причем не силой. Хотите попробовать?
– Ставить эксперименты над человеком с больной психикой… – покачала головой она.
– Научные эксперименты.
– Все равно это цинично.
– Ну, вы не уподобляйтесь Тамаре Валентиновне, – усмехнулся доктор Ройзен. – Вы-то не такая. Разве вам не приходилось идти на подлость ради любимого мужчины?
– Вы и обо мне собирали информацию? – вспыхнула Софья Львовна.
– Я просто знаю, что вы не без слабостей, – он вздохнул. – Поэтому приглашаю вас на ужин.
– Что?!
– На ужин при свечах. Ведь вы теперь моя «жена», – усмехнулся он.
– Но вы женаты!
– А разве ваш предыдущий любовник был свободен? Неужели вам это мешало?
– Ну, знаете! – она встала.
– Не упрямьтесь. Ведь вы уже все решили. Ваше амплуа – любовница. Я уверен, что вы прекрасная любовница. Умелая, чувственная.
– Что вы себе позволяете?!
– Я вас прошу, – сказал он глухо. – Ужин при свечах. Отличное вино, изысканная кухня. У меня есть настоящий повар, француз, я же не могу позволить, чтобы нас постоянно травила своей стряпней Татьяна Кабанова. Тебя и меня. – Он интимно понизил голос. – Мы будем есть трюфели и фуа-гра, из Франции нам привезут свежих устриц, из Швейцарии изысканные сыры.
– Я не знала, что у вас такие огромные гонорары. Предполагала, что большие, но трюфеля и устрицы?
– Огромные, Сонечка, огромные. Я сказочно богат. Я разбогател на своих экспериментах. И если ты станешь моей верной помощницей, я разделю это богатство с тобой. С огромным удовольствием. Так ты придешь на ужин?
– Хорошо.
– Я так и думал, – сказал он с удовлетворением.
И ей отчего-то стало не по себе.
«Всего лишь ужин, – думала она с бьющимся сердцем. – Ужин, где я поставлю его на место. Да, я все решила, но… Не так сразу. Он должен меня добиваться. А то получится, как с предыдущими моими мужчинами. А я так не хочу».
«А чего ты хочешь? – шептал ей внутренний голос. – Замуж за него? Но ведь он женат! Хотя тебя это никогда не останавливало…»
– С кем вы там разговариваете, Софья Львовна? – заботливо спросил доктор Ройзен. Почему-то опять на «вы». Или «ты» ей почудилось?
– Я? Разговариваю?
– Вы шевелите губами. Ай-яй-яй! Уж не шизофрения ли начинается? – пошутил он.
– Я двадцать лет проработала в психиатричке и, что такое шизофрения, знаю прекрасно, – лукаво сказала она.
– То есть ваша гайка на болте сидит надежно?
– Опять вы со своими теориями!
– Я уже давно практик, – сказал он серьезно. – Ну, идемте обедать. Мы сегодня достаточно потрудились, пора и передохнуть. Никакой романтики, просто прием пищи. И, вынужден вас огорчить, есть мы будем стряпню Татьяны Кабановой. Надо играть по правилам.
– Что ж. Я это переживу. Идемте.
Процесс пошел
На кухне у Татьяны все кипело. Она варила борщ. О! Ее борщ! Не нашлось еще человека, который бы его не похвалил! А Татьяна решила добиться от хозяев похвалы во что бы то ни стало. Надо же знать, угодила она им или нет? Соскучились небось по домашнему? А вот вам наваристый борщ! Да со сметанкой! Попробуйте вы после этого промолчать!
Татьяна вся была в мыле. Она металась по кухне, как фурия, мешала, строгала, обжаривала. Одновременно с этим драила плиту, на которой тут же вновь появлялись масляные брызги, и она опять с остервенением хваталась за тряпку. Татьяна даже не обращала внимания на видеокамеру, которая фиксировала каждое ее движение. Потому что не понимала назначение этого предмета. То есть она знала о нем. В бесчисленных современных детективах видеокамера была таким же расхожим предметом, как пистолет с глушителем. В нужный момент всплывала какая-нибудь видеозапись, и сыщик, о чудо, находил преступника!
Но Татьяна никогда не думала, что это может случиться с ней. В ее простой жизни не было места слежке, погоне, вообще криминалу. Не считая украденного в метро кошелька, и то она тогда не пошла в милицию. Обливаясь слезами, вечером все так же мешала ложкой борщ и ловко переворачивала котлеты. Она была идеальной жертвой, хотя не понимала этого. Счастье, что ее обокрали всего один раз. Но, видимо, преступники понимали, что здесь особо не поживишься.
В это время Анатолий Брагин очнулся в своей комнате. Голова была тяжелой, он не сразу вспомнил, что с ним случилось. А, вспомнив, завыл:
– А-а-а…
Сволочь Копылов втравил его в это!
– А-а-а!!!
В замке повернулся ключ, на пороге, как тень, возникла Магдалена Карловна. Ходила она бесшумно, была бледна, словно покойница, да и эмоций проявляла не больше, чем мертвец. От одного ее вида у Брагина кровь в жилах стыла.
– Палачи! – с ненавистью сказал он.
– У вас богатая фантазия, Анатолий Борисович.
Он глянул на свои руки и увидел только след от укола. А ведь палач Ройзен брался за клещи.
– Научились! – с удвоенной ненавистью сказал он.
– Чему?
– Скрывать следы пыток!
– Вы, Брагин, обедать будете?
– Нет!
– Голодовку объявили?
– Вы мне в еду что-нибудь подсыплете!
– Поздравляю: у вас начинается паранойя, – с усмешкой сказала Магдалена Карловна.
– Сволочь!
– Успокойтесь, Брагин. Будете вести себя благоразумно, выпустим вас к людям.
– Хотите сказать, что отпустите меня? Ха-ха! Так я вам и поверил! Я знаю, кто меня сюда упрятал! Женушка моя обожаемая! Бывшая! Ни шиша с меня не получила! Вот и взбесилась! Что ни метра от моей квартиры не оттяпала! И дочка! Катька-стерва ее науськала! А я, дурак, дочуру прописал! И щенка ее! Вот идиот! – и он грязно выругался.
– Стыдитесь, Брагин! – покачала головой Магдалена Карловна. – Вы же интеллигентный человек! Голубая кровь, говорят, в ваших жилах течет. А материтесь, как сапожник. И ведете себя, простите, как хам.
– А ты меня не учи! – взбесился Брагин. – Когда надо, я вам, бабам, полный миль пардон могу устроить! Потому и липнете ко мне! Но ты – палачка! Недостойна!
