— Прекрати!
— Как скажете.
Он водил машину лучше, чем Дере. По крайней мере, ее не укачивало. В пробках сидели часа два. Она делала вид, что дремлет. У входа в ресторан нервно прохаживался Альберт Валерианович Дере.
— Ну наконец-то! — воскликнул он, когда жена подошла в сопровождении Давида.
— Я почти не опоздала. А где папарацци?
— Все там. — Он кивнул на ресторан. — Зачем толкаться у входа, когда можно сделать хорошие, четкие снимки?
И Дере сунул ей в руку огромный букет. Едва Маргарита вошла — ее окружили журналисты. Посыпались вопросы.
— Правда, что на вас покушался Сеси?
— Он был и любовником вашей подруги?
— Вы делили Сеси с Гатиной?
— Вы жили вчетвером?
Она а ужасом представила заголовки завтрашних газет: «Шведская семья Маргариты Мун», «Любовный треугольник превращается в четырехугольник», «Светская львица и известный скульптор Маргарита Мун не поделили альфонса». Как они пронюхали? Кто дал такую информацию? Дере? Альберт Валерианович удовлетворенно потирал руки.
— Правда, что вы живете со своим телохранителем?! — взвизгнула вдруг вертлявая девица в алом топе и нацелила на нее объектив.
Она вздрогнула. А это откуда? Обернулась: Давид стоял с каменным лицом. Девица говорила со знанием дела. Надо будет с ней побеседовать. Наедине. Неужели прежний роман Давида имел огласку? И чем там дело закончилось? К ним уже спешила Дэва, юбка-пояс не скрывала ни сантиметра ее замечательных ног. Маргарита Мун смотрела не отрываясь на движение певицы по залу: циркуль методично делал засечки на звенящем от напряжения полу. Это завораживало.
— Марго! Как я рада тебя видеть!
Щечка к щечке. Засверкали вспышки, наехала камера. Дэва получила огромный букет и сказала «Ах! Какая прелесть!»
— Здравствуй, Дэва! С днем рождения!
Она беспомощно уронила опустевшую руку, но подоспел Дере.
— Подарок!
И он протянул Дэве сияющий как солнце пакет.
— Спасибо! Как твоя рука, дорогая?
— Еще болит.
И вновь вспышки, вновь наехала камера. В центре внимания ее рука на перевязи.
— Какой ужас! — фальшиво застонала Дэва. -Сколько же тебе пришлось пережить!
— Да, немало.
— Бедная Клара! Мы после об этом поговорим. Обязательно!
И Дэва заспешила к другим гостям, очередным «випам».
— Что в пакете? — тихо спросила она Дере.
— Ей понравится.
— Ты потому и уехал так рано?
— Кто-то же должен позаботиться о твоем имидже. Вот видишь, Дуся, сколько я для тебя делаю!
— Я это ценю.
Она прижалась к Дере и заулыбалась: вокруг были репортеры. Примирение супругов было заснято во всех ракурсах: спереди, сбоку, его рука на ее талии… К ним подскочила девушка с голубыми волосами и в узких блестящих брючках.
— Журнал «Звездная пыль», светская хроника. Маргарита, вы передумали разводиться?
— Да, у нас все в порядке, — ответил за нее Дере. — Мы с женой планируем романтическое путешествие. В знак окончательного примирения.
— Вы будете выступать в суде?
Она беспомощно посмотрела на Дере.
— В каком суде?
— Ну как же? Суд над вашим любовником! Как скоро он состоится?
— Это не мне решать. Ведется следствие.
— Ну так вы будете выступать с речью?
— Разумеется, будет! — заверил Дере.
— А заседание будет открытым или закрытым?
— Конечно, открытым! — продолжал отвечать за обоих супруг.
— Но ведь пикантные подробности ваших отношений…
— Без комментариев! — отрезал Дере. — Вот когда суд начнется, тогда и поговорим!
— Надеюсь, журнал «Звездная пыль» может рассчитывать… — защебетала журналистка.
Остальные репортеры жадно ловили каждое слово.
— Может. — Дере кивнул. — Все могут.
Давид внимательно следил, чтобы никто не задел хозяйку. Одного особо ретивого товарища оттер широченным плечом. Вертлявая девица в алом топе подскочила к нему и пискнула:
— Приветик! Что, старая любовь забыта?
— Исчезни, — мрачно сказал Давид. — Я на работе.
— Ха-ха! А ты не теряешься! Ну и как дела в суде?
— В каком суде? — Маргарита резко обернулась.
— А вы разве ничего не знаете? — Девица сделала удивленное лицо.
— Исчезни, — повторил Давид.
В это время подошли знакомые дамы. Начался ритуал обмена любезностями и поцелуями.
— Как ты замечательно выглядишь!
— Постройнела!
— Похорошела!
— Какое платье!
— Какая прическа!
— Колье!
«В каком суде?» — напряженно думала Маргарита, косясь на Давида. Но ее уже закрутило. Народу было много, зал полон. Солировала, разумеется, именинница. Ноги-циркуль размечали сцену, не прерываясь ни на секунду. Гремела музыка, звучал тоненький голосок Дэвы, многократно усиленный микрофоном. На фальшивые ноты внимания никто не обращал, спиртного было залейся, и причем разного. Всем гостям презентовали новый диск певицы и еще пакет с подарками. Угощение было отменным и щедрым: икра ведрами, мясо, тушенное в вине, тазами, красная и белая рыба -блюдами размером с колесо внедорожника. Гуляли широко.
— А сколько ж лет? — спросил один из гостей.
— Юбилей, — ляпнул кто-то.
— Как юбилей? Круглая дата? А сколько?
«Сорок», — усмехнулась про себя Маргарита.
— Ах, тридцать лет, это так грустно! — соловьем заливалась Дэва. — Была девушка, стала женщина!
— Когда она стала женщиной, боюсь, я еще не родился, — сказал кто-то в шаге от Маргариты Мун. Она обернулась: парень лет двадцати. Льняные кудри, ангельские глаза, знакомое лицо. Актер? Он не так уж и неправ. Если Дэве стукнуло сорок…
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Дере, на минуту оказавшись рядом. — Я уже оговорил твой скорый отъезд. Ранение, мол, и стресс, полученный от известия о смерти лучшей подруги.
— И когда я смогу уехать?
— Еще чуть-чуть.
— Хорошо…
Разбились на группы. Застолье перемежалось обменом любезностями в положении «стоя с бокалом в руке». Со всех сторон слышалось: «Потрясающе выглядишь!», «Твой последний диск супер!», «Шикарный костюм!» Она держалась рядом с людьми солидными, своими ровесницами и теми, кто постарше. Дэва же тянулась к молодежи. Выглядела она намного моложе своих лет и была худа, как все модели. Ходили слухи, что у нее гастрит или того хуже — язва желудка, отсюда и болезненная худоба. Сама Дэва категорически это отрицала. Как и большинство присутствующих здесь «випов», она чуралась бедности и болезней, всячески подчеркивая свою элитарность. Это, мол, не про нас. Мы, люди преуспевающие, рождаемся с песней на устах, а не с воплем, идем за путеводной звездой, а не туда, куда укажут, денег столько тратим потому, что этого добра завались, а не затем, чтобы заметили. И все мы такие независимые и элитарно-утонченные…
