— Давид, мы с Альбертом Валериановичем уезжаем в Европу. Надолго.
— Ах, в Европу…
— Мне предложили работу. Выгодный контракт.
— Ну что ж… Значит, с завтрашнего дня я могу не выходить на работу? Окончательный счет вам пришлет агентство. Я сейчас уеду.
Он развернулся и пошел в сад.
— Давид! — окликнула она.
— Да, Маргарита Ивановна? — Он нехотя обернулся.
— И ты мне ничего не скажешь?
— Что тут сказать? Альберт Валерианович так вас любит. Уж вы мне поверьте. А что касается его проступка…
— Мы с этим разобрались, — торопливо сказала она. — О Сеси. Моя просьба в силе. Но ты можешь отказаться…
— Нет уж. Раз пообещал. И… Кто-то должен ему объяснить.
— Не преувеличивай. У нас с тобой ничего не было.
— Не было. Можно я пойду, Маргарита Ивановна? Раз я вам больше не нужен?
— Да. Иди.
Давид уходил в сад. Она почувствовала, что за спиной стоит Дере, и, не оборачиваясь, сказала:
— Сейчас он уедет. Ты доволен?
— А знаешь, Дуся, мне его жаль.
— Что? — Она резко обернулась. — Что касается твоей жалости, она ему уж точно не нужна. Не ты его победил. Запомни. Это он уступил. Пропусти меня.
Дере посторонился. Она прошла в холл, оттуда в мастерскую. Ее руки опять были теплыми.
Прошло больше месяца. Они уезжали. Дере суетился, по третьему разу проверял, все ли документы на месте, все ли чемоданы собраны. Бегал по дому, кому-то звонил, отдавал распоряжения. И словно бы не замечал в доме посторонних. Молодой женщины с годовалым ребенком на руках и Сеси, который и сам старался быть незаметным. Он осунулся, подурнел, глаза потемнели. Словом, вид у Сеси был жалкий. Маргарита тоже по третьему разу ему объясняла:
— Сережа, запомни. Стасик в интернате, деньги за обследование и лечение я внесла. Год ни о чем не беспокойся. Насчет твоего племянника тоже договорилась. Ира будет жить здесь, я дала ей телефон и деньги. В клинику ее и ребенка будет возить такси — договор об аренде подписан на год. Если понадобятся еще деньги, я вышлю. Что касается тебя… — Она замялась.
— Сам виноват. — Сеси криво улыбнулся. — Так мне и надо!
— Ну, перестань. — Она ласково потрепала его по щеке. — Ведешь себя как ребенок. Ты мужчина, глава семьи. Ты тоже можешь жить здесь. Если… -Она опять запнулась. И торопливо договорила: — Если что, обращайся к Давиду. Он за тобой присмотрит. Он обещал.
— Я же не ребенок. Сама сказала.
— Ты находишься под следствием, — напомнила она. — А у Давида связи. Может, и обойдется. Я буду тебе звонить. Ире.
— Я могу к тебе приехать? — просительно сказал Сеси.
— Нет.
— Почему?
— Тебя не выпустят за границу.
— А если выпустят?
— Сережа, не капризничай.
— Ева…
Он попытался ее поцеловать. Она отстранилась.
— Почему? — повторил Сеси.
— Я очень тебя люблю.
— Я не понимаю.
— Нам пора. Алик! Ты где? Дере! Альберт Валерианович!
Она спустилась по ступенькам, держась на перила. Дере с двумя чемоданами вышел на крыльцо. Их уже ждало такси до аэропорта.
— Я мог бы вас отвезти, — пытаясь поймать ее взгляд, сказал Сеси.
— У тебя теперь другие заботы.
На крыльцо выскочила Ира, прижимая к себе сына. Затараторила:
— Ой, Маргарита Ивановна, как я вам благодарна! Вы такая, такая, такая… Я работать пойду! Здесь много работы! Елизавете Павловне уборщица нужна! И через дом горничная. Здесь так много работы!
— Ира, дом большой. — Она невольно поморщилась. Зачем же так кричать? — И участок. Здесь тоже много работы. Деньги у тебя есть.
— Ну и пусть! Я все равно буду работать! Я вам все отдам, Маргарита Ивановна! До копеечки! -Она притиснула к пышной груди ребенка. Раздался рев.
— О господи! — не удержалась она. — Алик!
Дере подхватил чемоданы и понес их в машину
— А где остальные вещи?
Сеси кинулся в дом. Ира стала спускаться к ней.
— Маргарита Ивановна! Вы такая добрая!
— Да, да, да.
— Я буду вам писать!
— Куда?
— И звонить. Ой, спасибо вам за мобильник! Он такой красивый!
Появился Сеси с остальными вещами.
— Все, Ира, иди в дом, — сказала она. — Мальчик плачет. Надо его покормить.
— Ой! Да я ж кормила!
— Все. До свидания.
Она заставила себя поцеловать ее в щеку. От Иры пахло чесноком. Она вспомнила: начался сентябрь. Ира Симонова по привычке делает заготовки. На кухне весь день чад, запахи солений. Повсюду валяются детские вещи, игрушки. Шум. Ребенок производит так много шума! У нее голова разболелась. А рев не смолкает.
Она оторвалась от Иры и торопливо зашагала к воротам. Следом Сеси с баулами. Альберт Валерианович ждал у такси.
— Ну, все, — повторила она. — Сережа — все. Иди в дом.
Подошел Дере, отобрал у него баулы, стал запихивать их в багажник. Она открыла дверцу машины. Сеси не уходил. Она попыталась улыбнуться.
— До свидания. Я уверена, что все будет хорошо.
Должно быть, он ждал поцелуя. На прощанье. Но она целовать его не стала, обнимать тоже. Уселась на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Дере сел вперед, рядом с водителем. Она замахала рукой.
— Пока, пока!
И послала Сеси воздушный поцелуй. Он все стоял у распахнутых ворот и смотрел вслед такси, увозившему ее в аэропорт. На воротах соседнего особняка красовалась табличка: «Продается». Маргарита Мун вздохнула:
— До свиданья, дом! До встречи!
— Ты сюда никогда не вернешься, — усмехнулся Дере.
Возражать она не стала.
Недели через две зазвонил мобильный телефон. Высветившийся на дисплее номер был ей незнаком. Но Маргарита ответила на звонок.
— Да. Я слушаю.
— Дуня, здравствуй!
Невольно она вздрогнула. Клара с того света! Голос так похож!
— Кто это?
— Ты меня не помнишь? Это Лера.
— Какая Лера?
— Мы познакомились на похоронах Клары Гатиной.
— Ах, Лера!
Она вспомнила блондинку с огромными ресницами.
— Я во Франции. Подумала, что можно было бы встретиться, пройтись по бутикам.
— А… телефон откуда?
