— Дома.
— А почему труп нашли в пруду?
— Значит, кинул в пруд.
Он, следователь Мукаев, с сомнением посмотрел на хилого Игната Хайкина.
— А далеко ли пруд? — спросил.
— В конце деревни.
— Адом твой?
— Тоже в конце. В другом.
— И ты его нес?
— Значит, нес.
— Через всю деревню?
— Значит, через всю деревню.
— И никто тебя не видел?
— Значит, никто. Вроде как дождь в тот день лил. Чего им, людям, по улице шататься?
— А может, ты его у пруда убил?
— Значит, у пруда. — Еще один согласный кивок. Потом вдруг: — А чего бы я с ним туда пошел, к пруду-то? Выпить-то мы и дома могли, по-родственному, по-соседски. Из одной половины в другую только перейти.
— Тогда как он оказался в пруду?
— Кто ж его знает.
— Послушайте, — он вдруг почувствовал ото всего этого дурноту, — Игнат… Платонович. Может, не вы его убили?
— Как же? Как же не я? Я — убивец.
— Ну, хорошо, — что-то вдруг всплыло в памяти, — наверное, надо ехать туда, в Ржаксы? Да?
Посмотрел в угол, на Руслана Свистунова. Тот утвердительно кивнул. Ободренный, он продолжил:
— Надо посмотреть на месте, что и как было. Так?
Тут уже Хайкин обрадованно закивал:
— Вот и я про то же. Вы уж меня отвезите, а я уж вам все покажу. Вспомню, как оно было. Со всеми подробностями вспомню.
— Наверное, завтра? — Он снова посмотрел в угол, на Руслана. Тот отрицательно покачал головой, потом пояснил:
— Завтра выходной.
— Ну, да, — спохватился.— Я и не подумал. Тогда в понедельник, да? Значит, в понедельник. А сегодня, значит, все. Можете идти.
Хайкин посмотрел вопросительно, с готовностью замер.
— Ах, да! Надо подписать, так?
Леся вытащила из машинки и пододвинула к подследственному протокол допроса. Хайкин, не читая, коряво махнул: «С моих слов записано верно». Теперь уже Свистунов посмотрел на него, следователя Мукаева, вопросительно:
— Можно увести подследственного?
— Да, конечно.
Пока Свистунов выкрикивал кого-то в коридор, он, не стесняясь Хайкина, перегнулся через стол к Лесе со словами:
— Ты извини. Ладно? Извини. Я не хотел.
Леся замялась, Хайкин смотрел в стену, часто-часто моргал. Он обошел Игната как вещь, приблизился к Лесе вплотную. Почувствовал запах ее духов, волос. Голова отчего-то закружилась. Может, зря он так вчера? Красивая женщина. А как же Зоя? Дети? Обещал же.
— Я… — начала было Леся.
Пришли за Хайкиным, увели. Капитан Свистунов снова очень надежно расположился в кресле, когда они остались в кабинете втроем, соединил обоих, друга детства и Лесю, внимательным взглядом:
— Мешаю?
— Нет, — сказала Леся. — К тому же меня Вэри Вэл ждет. Ведь это только следователю Мукаеву такое благоволение: личная секретарша. Остальные сами как-то обходятся.
«Не простила», — понял он. Но так же ясно понял, что все равно простит. Это какая-то игра между ними. Леся не жена, она должна уметь вызывать к себе постоянный интерес. Он должен каждый раз заново ее добиваться. Что ж, правила знакомы.
— Я потом зайду, — сказал. Она пожала плечиками, вышла, негромко, но с выражением хлопнув дверью.
— Поссорились? — спросил Руслан, оставшись с другом детства один на один.
— Если ты так этого ждешь — только скажи.
— И что будет?
— Не знаю.
— Вот и не бросайся глупыми фразами… Ну, что про Хайкина скажешь?
— Неужели же он тащил на себе через всю деревню труп? Сколько весил его сосед?
— Они примерно одинаковой комплекции. И, кстати, были очень похожи. Тот был такой же тщедушный, маленький. Так что насчет донести его до пруда…
— Странно. А как я на него вышел, на этого Хайкина? Или это было уже без тебя?
— Уже, — кивнул Руслан. — Ты привез его в прокуратуру за неделю перед тем, как тебе исчезнуть. Всю эту неделю долго и подробно с Хайкиным беседовал. Один на один. Протоколы этих допросов я не нахожу в деле. Кстати, что у тебя с почерком?
— Забыл, — вдруг рассмеялся он. — Ты представляешь? Забыл. Как писать — забыл. Глупость, да?
— Не скажи, — задумчиво протянул Руслан. — Короче, разговаривал ты с Хайкиным, разговаривал и вдруг метнулся в Горетовку.
— Да? Интересно.
— А вышел ты на него просто. Поднял старое дело и выяснил, что сосед убитого, с которым они в одном доме жили, на двух разных половинах, проходил восемнадцать лет назад свидетелем по первому делу.
— Ну, для этого не надо быть семи пядей во лбу.
— Не надо. А для того чтобы понять, что это мог быть не тот нож, надо?
— Как это не тот? Как не тот?
— Видишь ли, какая получается штуковина с этими кухонными ножами. — Руслан тяжело вздохнул. — Делал их лет так цать тому назад местный умелец, в тюрьме много лет отсидевший, и подобных ножей в Горетовке чуть ли не в каждом доме. Через точно. И не по одному. С резной деревянной ручкой. И инициалы на ней: «С. Ч», Саша Черный. Так умельца звали.
— Смешно! Как поэта.
— Какого поэта?
— Был такой поэт, Саша Черный.
— Ну, про поэта я не знаю, да и ты раньше не знал. С лирикой, Ваня, у тебя были проблемы.
— Да? Интересно.
— Я все о прозе. О ноже. Такой нож мог быть у любого (подчеркиваю) любого жителя деревни Горетовка.
— Только у горетовских?
— Эти ножики Саша обменивал у них на самогон. Дармовое на дармовое. Бартер. И дальше поселка ножи не уплывали. Как презент грубовато, а самогона и в Горетовке навалом, зачем Саше по соседним деревням ходить? Горетовка — это очень большой поселок. Почти город.
Он вдруг вспомнил совершенно отчетливо этот большой кухонный нож с деревянной ручкой. Из дуба. Да, точно. Рукоятка из дуба. А клеймо было выжжено. Не выпилено, не вырезано ножом, а именно выжжено. Буквы черные, неровные. У него тоже был скверный почерк, у этого Саши Черного, не поэта. Хороший нож, лезвие широкое, рукоятка удобная. Да, был такой нож. Сказал Свистунову:
— Да. Точно. Горетовский. Но остальные были убиты другими ножами. Причем разными.
— Вспомнил?! Что ножами вспомнил, уже хорошо, а вот что разными… Да, входные отверстия на других мертвых телах несколько иного размера. Молодец. Он, похоже, выбрасывал их, ножи эти. Как убьет — выбрасывал.
