Ну и попал! Ах ты Зоя, Зоя! Конечно, ты не хочешь больше здесь работать. Не можешь. Боишься, что новая директриса кинется сводить счеты. А девчонкам ходить далеко в школу номер два на другом конце города.
Неужели Зоя чувствует вину перед этой женщиной? Как она смотрит на него, эта Валентина Владленовна! Как смотрит! «Бывают и люди-лебеди». Он мучительно думает, что бы сказать:
— Вы слышали, должно быть, что со мной случилось?
Прокурорская дочка молча кивает.
— Поэтому я заранее извиняюсь, что не помню многих вещей.
Она снова кивает. И как смотрит!
— Пожалуй, я закрою дверь. — Берется за ручку и тут же слышит отчаянное:
— Не надо!
Ей очень трудно держать себя в руках. Остаться с ним наедине, за закрытой дверью?! По горлу Валентины Владленовны прокатывается комок. Она очень медленно приходит в себя:
— И как ты… вы… себя чувствуете?
— Не слишком хорошо. Нет-нет, физически вполне уже… — Кажется, она готова бежать в донорский пункт, сдавать кровь, если ему прописали переливание. Причем всю, до последней капли. Господи ты боже мой! «Люди-лебеди»! Беда с вами прямо. Беда.
— Я насчет своих девочек. Жена что-то стесняется.
— Да разве я… — Какая там она грозная! Просто держится строго, боится, что уважать не будут. Тридцать лет — и уже директор. Понятное дело: не рожала, в декрете не сидела, замужем не была. Все силы, все время отдано школе. Опять же: папа прокурор. Немаловажное обстоятельство для удачной карьеры.
Директор школы Валентина Владленовна Цыпина.
— Я бы хотел, чтобы девочки учили английский. Они год занимались на подготовительных курсах. А их классу, говорят, дали учительницу немецкого языка.
— На курсах английского? Я же не знала! У нас такой сильный преподаватель немецкого языка! Даже в университет в этом году одна девочка сдала экзамен… Но если надо английский… Почему… Зоя Анатольевна не позвонит? И к тому же у нас в школе по-прежнему есть вакантное место учителя биологии. Я не беру.
— Почему?
— Иван… — Валентина Владленовна косится на открытую дверь. Там, в учительской, две пары любопытных ушей. Кто проектировал эту школу? Могли бы сделать директору и отдельный кабинет, не с выходом в учительскую.
— Извините.
Он решительно идет к двери и очень громко, демонстративно даже ее захлопывает. Две пары любопытных глаз почти вылезли из орбит. Ну, все: завтра весь город будет знать.
— Ничего, — успокаивающим тоном говорит он Валентине Владленовне. — А то я устал вещать на аудиторию.
— Я только хотела сказать, что зла не держу. Зое… Анатольевне не надо от меня шарахаться. Ведь ей же теперь будет так неудобно. Она в одной школе, дети в другой. Я же все понимаю.
— Ты… вы… в самом деле уже не… — Черт! Черт! Ну и мерзавец он! Негодяй! Подлец! Сволочь самая настоящая!
— Да-да. Все прошло.
— Я недавно расстался с Лесей, — неожиданно говорит он. — И вообще, вся эта история была нелепой ошибкой. Не понимаю, почему Руслан с нами не поехал в тот день? Ничего бы не случилось.
— Он был на похоронах. Тетка умерла в Первомайском.
— Где?!
— В Первомайском. — Удивленный взгляд. — С тобой в самом деле все в порядке?
— Не очень. Память возвращается с трудом. А сейчас?
— Что сейчас?
— Ну, она же, наверное, оставила какое-то наследство? Его тетка?
— Ну да. Все так внезапно тогда случилось. Конечно, мы собирались вместе на этот пикник. Вчетвером, — говорит она почти спокойно. — И вдруг звонок из Первомайского. Конечно, Руслану сразу не до пикников, надо помочь матери. Ведь она одна его растила. А в армию все равно забрали. Он никогда не прятался от трудностей, Руслан.
— Хороший человек.
— Да. Хороший.
— И друг замечательный.
— Да. Хотя переживал он ужасно. Ведь это любовь. Я думала, он ее убьет. Лесю. Изменила.
— Но ведь… Это же я виноват.
— К тебе у него особое отношение. Ведь если женщина не захочет…
— Ну да. — Она очень деликатна, Валентина Владленовна. В народной интерпретации это звучит грубее. — Значит, по версии Руслана во всем виновата Леся?
— Разве… Разве… Если женщина действительно любит, она будет… будет ждать всю жизнь. Даже если нет никакой надежды. А иначе… иначе это не любовь…
Ему тоже больно. Кто ж виноват, если между двумя людьми внезапно вспыхнула страсть? Ведь это как от спички: рука руку случайно тронула — и пожар. Все тело в огне, голова тоже пылает и не соображает ничего. Ах, Леся, Леся, ведьма ясноглазая! А эта Валентина Владленовна просто не его женщина.
— Теткин домик кому достался? — деловито спрашивает он, пытаясь повернуть разговор в другое русло.
— Теперь Руслану. Мать, кажется, оформила на него дарственную. У нас в городе все про всех знают, — пытается оправдаться она. — Ведь он каждый год, в мае, едет сажать туда картошку. Кажется, участок очень большой, целых сорок соток.
— Сорок? Это много.
Значит, два года назад, в мае, Руслан тоже сажал картошку в Первомайском. А потом там нашли женский труп.
— Он очень старается, Руслан, — говорит прокурорская дочка. — Для семьи.
— Да. Старается… Значит, мы все обговорили насчет моих девочек, Валентина Владленовна?
— Конечно. Я всегда рада помочь.
— Мы… встретимся как-нибудь. И Зое я обязательно скажу о том, что в этой школе все еще есть вакантное место учителя биологии.
Она вся вспыхивает от радости. Его дети будут рядом, его жена. Значит, возможны короткие случайные встречи, пара ничего не значащих слов, а потом сладкие мысли ночами. Всего лишь мысли и чуть-чуть воспоминаний. Пообещал-то всего ничего, а она уже счастлива! Но не стал жадничать. Ведь кто любит, тот всю жизнь ждет. Нельзя отнимать у человека надежду. Хоть иногда это и жестоко.
Вместе идут к дверям кабинета. Он на пороге:
— Всего хорошего.
— Спасибо за папу, — торопливо говорит Валентина Владленовна. — Врачи говорят, что он будет жить.
Дамы в учительской разглядывают их обоих очень внимательно. С ног до головы и как рентгеном пытаются просветить насквозь. Нет ли беспорядка в одежде, следов помады на его лице, а на ее потеков туши? Больше всего на свете ему хочется показать дамам язык: «А ничего не было!» Руку, что ли, ей поцеловать на прощанье, Валентине Владленовне Цыпиной?
Удержался, вышел в прохладный коридор. Что дальше? Тяжелый разговор предстоит. Но откладывать его не надо. Хватит уже откладывать.
Ближе к полудню
