Деньги. Что делать с деньгами? Они по-прежнему лежали в коробке из-под торта «Полет». Отдать Зое? Нет, нельзя. Это плохие деньги. Он мучается сейчас через них, а значит, и она будет мучиться. Нет, пусть все остается, как есть. Он только возьмет пистолет из этой машины. Вернее, уже взял. Черт, как же все перепуталось в голове! Не мозги — каша. Одна только ясность: надо непременно уничтожить Сидорчука.
Кто такой Иван Саранский? Ведь это его машина. Как, каким путем получил ее следователь Мукаев? И снова боль, потому что связано с этим что-то гадкое и злое. Почему так похожи эти два человека?
«Это ваше лицо. Вы с ним родились…» А он? Он с ним родился? Должно быть, так. Мама, мама, что же с тобой случилось? Ведь ты так искренне все рассказываешь, так клянешься! Ты похоронила его своими руками, своего сына, мальчика-близнеца, которого не ждали, который был бы вам всем обузой. Одной можно вырастить одного ребенка. И то будет трудно, очень трудно. Тебя можно понять, мама, тебе было только семнадцать лет. Зачем тебе двойня? Родители еще очень молодые, им далеко до пенсии, работать и работать, да и деньги нужны. Очень нужны деньги. Один выздоравливает, другой заболевает, один засыпает, другой бодрствует, нужны два комплекта пеленок, белья для грудничков, батарея бутылочек с детским питанием, огромная дорогая коляска. Кто тебя осудит?
Что же произошло? Она была так искренна, когда клялась! Бывают и случайности. Бывают. Но не в этой истории. Такое красивое его лицо. Природа два раза отразила с любовью один и тот же лик.
Так чья же теперь эта машина? Никто не скажет, только он сам. Потому что остался теперь один. Труп, найденный в Горетовке, опознать невозможно, но он-то знает, кто убитый! Еще там, в лесу, знал, когда шел по раскаленной земле, словно вывернутой наизнанку.
Вылез из машины, запер дверцу.
— Так никуда и не поедете? — удивился охранник.
— Нет. В другой раз.
Дал еще денег на всякий случай. И теперь эта страшная ночь. Кажется, задремал, хотя сполохи по-прежнему тревожат. Даже во сне: вспышка, грохот, краткая пауза, потом еще одна и почти без перерыва еще…
— Ваня!
— Да? Что?
— Телефон, Ваня!
Звонит мобильник следователя Мукаева. Сюрприз. Хватает его со стола:
— Да! Слушаю!
— Следователь Мукаев?
— Да!
— Это Сидорчук. Илья Сидорчук.
— Си… А… откуда? Номер откуда узнали?
Сдавленный и какой-то жалкий смешок:
— Хе-хе… Откуда… Когда в ресторане сидели, записал. Правда, не знал тогда, что со следователем пью. Думал — с другом детства. Поговорить бы нам.
— Пого… Вы где, Сидорчук?
— Дома. В Горетовке. Маманю хотел повидать. А вы что, в розыск меня объявили?
— Вот именно. В розыск. Завтра по всему городу фотографии будут расклеены! «Разыскивается особо опасный…»
— Не-е-ет! Не нада-а-а!
— Приходи с повинной, Сидорчук!
— А в чем же я виноват? Меня сам прокурор под подписку. Сам Владлен Илларионович.
— Ты приходи. Разберемся. Приходи.
— Только не в прокуратуру. Поговорить бы нам, следователь.
— Где?
— Приходи завтра ко мне домой. В Нахаловку приходи. Я тебе секрет скажу. Только ты один приходи. Память-то твоя как?
— Никак.
— А у меня есть кое-что для твоей памяти. Только один. Понял? Не надо твоего рыжего. Боюсь я. Он глотку за тебя перервет.
— Хорошо. Во сколько?
— К вечерку. Только чтоб никого. Если надо, я сам сдамся. Но сначала должен с тобой поговорить.
— Значит, завтра часов в семь? Так?
— В семь. В Нахаловке в семь. А с маманей я попрощался.
Гудки. Облаву на него устроить? Ну уж нет. Сам лезет в петлю. По заявкам радиослушателей следователь Мукаев один, но с оружием. Хана тебе, Илюша Сидорчук. Теперь уже точно: хана.
— Ваня, кто это? — Зоя приподнимается на локте.
— Никто. Спи.
— Только ты смотри, Ванечка: я без тебя умру.
— Ну-ну. Умрешь. Еще и замуж выйдешь.
— Не говори так! Не смей!
— Зоя, я плохой человек. — Почему это в самые ответственные моменты жизни лезет из него эта патетика? Ну откуда? Как в плохом кино. И речи его глупые. И сам он какой-то дефективный. Но Зоя словно не замечает:
— А мне все равно, плохой или хороший. Любят не за это.
— А за что?
— Просто любят.
— Ты спи, Зоя. Спи. Это не страшно, — поцеловал сначала карий глаз, потом голубой. Ее ресницы щекотали губы.
— А гроза?
— Пройдет и гроза.
Зоя прижалась к его плечу, затихла. Грохот теперь уже был тише, дальше. Дождь, который уже с час редко, осторожно, словно птица по зернышку, тюкал железный карниз, обрушился вдруг стеной, и всю ночь за окнами был его непрерывный, настойчивый шелест.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Около семи часов вечера
Весь день дождь так и шел непрерывно, стеной. Будто поставил себе задачу выдать за сутки месячную норму. В центре города по улицам текли самые настоящие реки, тем более что центр этот находился как бы в котловане, на дне гигантской чаши. Сюда, на дно, словно со стенок, стекала вода с холма, где находился ресторан «Девятый вал», из нового микрорайона, из Нахаловки, тоже расположенной на возвышении, короче, со всей округи.
За весь этот день он никому, даже капитану Свистунову, не сказал, что встречается вечером с Сидорчуком. Того уже искали повсюду. Клеили ориентировки по городу, на щитах с объявлениями, но невозможно было разобрать ни буквы, потому что по стеклу, прикрывавшему бумагу, непрерывно лупил дождь.
В шесть часов вечера он, следователь Мукаев, положил на стол пистолет, с тайной брезгливостью заставил себя его осмотреть. В барабане было два патрона. Всего. Коробку с патронами он искать не стал, решил, что два будет достаточно. Взял пистолет в руку, попробовал прицелиться. Подержав оружие в руке, понял, что знает, как это делается. Знает, как стреляют. Знает, как стреляют в людей.
Больше он ни о чем не стал думать, положил пистолет в карман пиджака, взял черный мужской зонт со стола и ключи от своего кабинета. Все выглядело буднично и до омерзения просто. Минут двадцать он ходил по кабинету с пистолетом в кармане и с зонтом в руке. Ходил и смотрел на часы. Без двадцати семь открыл дверь и переступил через порог.
На улице было не пасмурно — мрачно. Ноги моментально промокли, по черному зонту хлестал дождь. Пока шел к Нахаловке, думал только о сырых ногах и о мерзкой погоде. Знакомая улица как будто вымерла. Ночью порывы ветра выдернули с корнем несколько деревьев, порвали провода, пленку на парниках, в одном из аккуратных садиков, мимо которых он проходил, опрокинул резную беседку.
