— Но я хотела как лучше. Если вы за рулем, значит, пить не будете?
— Если только пиво. Сколько мы там пробудем?
— Шесть часов.
— Ну вот видите! Шесть часов в сауне! От двух бутылок пива и следа не останется!
— Это вам решать.
В разговор вмешивается Ладошкин:
— Ну? Вы обо всем договорились?
— Почти.
— Что еще?
— Так. Мелочи.
— Оля, у нас дела. В конце концов, есть телефон.
— Не буду вас задерживать, — поспешно говорит Нахрапьев.
Едва он отходит, Лешка начинает ей выговаривать:
— Я не понимаю, чего ты с ним церемонишься?
— Последнее время ты многого не понимаешь. Я слишком уж часто слышу от тебя эту фразу.
— Потому что я не понимаю. Ты выясняешь, с кем он поедет, на чем поедет, сколько собирается выпить. Он что тебе, родной? Или я чего-то не знаю? Говори прямо: он твой любовник?
— А ты ревнуешь? — усмехается она.
— Я просто пытаюсь понять…
Она тоже пытается понять: что случилось? Почему за кассой не видно знакомых каштановых кудрей? У нее что, выходной? У женщины, так на нее похожей?
— Леша, мне надо кое-что купить.
— Но…
Не слушая его возражений, она идет в торговый зал, хватая по пути корзину для покупок. Что происходит? У нее что, вы…
О, Господи! Не может быть! Женщину, сидящую за кассой, она и узнает, и не узнает. Надо же! Сделала такую же стрижку! Точь-в-точь! И стала блондинкой! Зачем? Хочется то ли смеяться, то ли плакать. Что происходит?
Женщина, сидящая за кассой, смотрит на нее с вызовом:
— Здравствуйте!
— Добрый день.
Ольге хочется спрятаться. Не надо, чтобы это заметили. Их сходство. Не надо, чтобы сейчас. Зачем это надо кассирше? Как ее? Олесе?
— У вас все? — спрашивает та.
— Да.
Покупок мало, Ольга поспешно сгружает их в сумку. Ладошкин ждет на улице. Кажется, он злится.
— Ну и зачем тебе все это? У нас и так холодильник забит!
— Успокойся: больше мы сюда не поедем. Дней пять.
Вроде бы никто не обратил внимания на стрижку новенькой. Заняты работой. А в сауне она накрутит на волосы полотенце, чтобы не пересушить. Неужели позавидовала? Захотела быть похожей на ту, что так щедро, с размахом тратит деньги. Что ж, Ольге остается только внести маленькие коррективы в собственную внешность.
— Да, елочка, я записалась на сеанс к Марусе. Дай денег.
— Опять?!
— Мне надо кое-что сделать с лицом перед походом в сауну. Необходимые процедуры. Маску и массаж. Это не так дорого.
— Сколько времени это займет?
— Немного. Ну, час. Мы поедем туда накануне.
— Ну, хорошо.
Он думает так же: в последний раз. Перед днем последним. Осталось потерпеть совсем немного.
Вечером она лезет в сумочку и удивленно говорит:
— Леша, а где ключи от машины?
— От какой машины?
— От «Мерседеса» Ивана.
— А зачем они тебе? Я тебя вожу. Туда, куда ты хочешь.
— Но они лежали в моей сумочке!
— Я их взял.
— Зачем?
— Потому что это моя машина.
— Я хотела бы получить их обратно.
— Ты куда-то собралась?
— Нет. Просто хочу посидеть в его машине. Что тут странного?
— Все. Твое поведение в последнее время странное. Я бы подумал, что ты спятила, если бы…
— Если бы?
Он не отвечает на вопрос, выходит из гостиной, а когда возвращается, на стол перед ней ложатся ключи. Серебряный брелок — дельфин, глаза из изумрудов. Дубль два. Это уже было. Она берет ключи и равнодушно кладет их в свою сумочку. Ей и в самом деле надо посидеть в его машине. Поговорить с ним. Что происходит?
Механизм запущен. Она вроде бы контролирует ситуацию. Вроде бы. Но что-то происходит помимо ее воли. Что-то, чего она не понимает. Ночью, во сне, она опять летит на восток, где встает солнце, и самолет ложится на крыло. Перед глазами земля: бурые сопки, голубые озера воды… Но теперь уже Ольга точно знает, что она не садится, а падает…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Утро
— Руслан, проходи.
— Капитан Свистунов по вашему приказанию…
— Хорош! Вот что, Руслан…
Он так и остается на ковре, по стойке «смирно». Полковник какое-то время разглядывает его и повторяет:
— Хорош! Я ж понимаю: кто не без греха? Все пьют. Взять твоего дружка, Ваню Мукаева. Вот за кем подвигов числится! Но на работе его пьяным никто не видел. И чтобы он в обеденное время учинил драку в общественном месте…
— Это была не драка.
— А что?
— Задержание опасного преступника.
— А почему стекло разбил? Посуды сколько переколотил?
— Так задержание же! Положено. Бить и колотить.
— А почему графин водки перед этим высосал?
— Всего-то двести граммов…
— А до того сколько?
— Так это для храбрости, — бормочет он. — Задержание же. Особо опасного.
— Хватит паясничать! Ты шути, да не забывайся! Позоришь честь офицерского мундира!
— Вы знаете, почему я пью, — тихо говорит он.
— Знаю Потому и терпел столько. Но всякому терпению есть предел. В общем, так. Пиши рапорт.
— По собственному желанию?
— В отпуск! Пока в отпуск. Лето на дворе, а у тебя, я знаю, дача. Вот и вали в эту… как ее? — морщится полковник.
— Первомайское.
— Вот-вот. С кадрами, сам знаешь, проблема. Пересидишь какое-то время в деревне, успокоишься. А там видно будет. И скажи мне спасибо, слышишь?
— Есть сказать спасибо! С какого числа прикажете отбыть?
— С понедельника. А завтра у тебя дежурство по району. И попробуй прийти пьяным на работу.
— Есть попробовать!
— Свистунов, твою мать!
— Я пошутил.
— Отставить шуточки! Меры не знаешь, Свистунов! И… Хватит пить, Руслан. Его все равно не вернешь, а жизнь продолжается. Я знаю, у тебя сын родился. Мы тут подарок готовим. Всем коллективом. Лапки-то обмывать будем? Как она, кстати, себя чувствует?
— Она?
— Жена. Да что с тобой?
