Как-то все было не так, не доделано. И не было ясности в мыслях. Сделал доброе дело – не значит отмылся. Надо идти до конца.
* * *
А наутро, когда он с большим опозданием пришел на работу, коридор был полон людей. Котяев с трудом протолкнулся к двери. Толпа напирала. Тут же кто-то закричал:
– Куда без очереди?!
– Видишь? – он ткнул пальцем в табличку на двери. – Котяев А.М. – это я! А ну, пусти!
– Значит, быстрее дело пойдет! Второй пришел! – обрадовались толпившиеся у двери люди.
И тут она открылась, и из кабинета вылетел распаренный мужик.
– Вон! – раздался крик, и он с трудом узнал голос Сашка Феофанова. – Вон, я сказал!!!
Толпа в коридоре загудела, все заговорили разом, стали махать какими-то бумажками. Он вошел в кабинет и услышал:
– Дверь закрой! Ты чего так поздно? Не заходить, я сказал!!! – страшно закричал Феофанов и толпа от двери отхлынула, после чего удалось ее закрыть.
– Что случилось? – спросил он. – Долги МММ, что ли, раздаешь?
– А ты в самую точку попал! – зло сказал Сашок.
Потом судорожно схватил графин с водой, налил полный стакан, выпил залпом:
– Уф... Дурдом!
– Да что случилось-то?
– Представляешь... Вчера к Капустиной приехал какой му...к. Сказал что он из милиции и отдал ей сорок тысяч, которые у нее обманом выманил этот аферист. Без расписки, без... Просто отдал. Все – новенькими пятитысячными. Старушка сказала соседке, соседка другой соседке, и сегодня здесь вся деревня. Все говорят, что их обворовали! Причем, расписки несут! Я ж знаю, что он не давал расписок! А на одной, представляешь? В наглую ноль приписан! Было пятьдесят тысяч, стало пятьсот! Прямо в коридоре, перед моей дверью и дорисовали! Да их послушать, так этот Серега за месяц насобирал с народа столько же, сколько Сбербанк!
– Да что ты говоришь? – фальшиво удивился он.
– Я бы этого Робин Гуда... – сжал кулаки Феофанов.
– А она его описала? Эта... как ее?
– Капустина? Да она наполовину слепая! Говорит, высокий, здоровенный. Да ты глянь на нее! Кто для нее не высокий?
В этот момент открылась дверь, в нее просунулась лохматая голова:
– Александр Юрьевич, можно?
– Ты кто?
– Да свой я. Практикант.
– А... Заходи. Только дверь закрой. Слышишь – орут!
Лохматый парнишка поспешно закрыл за собой дверь.
– Чего тебе?
– Да я это... Насчет дачи.
Они переглянулись:
– Какой дачи?
– Так у сестры там дача.
– Где там?
– Ну, в деревне, где теперь деньги раздают. Вот заявление...
– Вон! – вскочил разъяренный Феофанов. – Все вон!!!
– Так это... Раз его взяли...ну, Сергея...
– Убью!!!
Он едва успел загородить спиной перепуганного паренька и перехватить беснующегося Феофанова.
– Убью!!! – орал тот. – Всех убью!!!
– Деньги давай! – заорали в ответ за дверью. – Делиться надо!
– У-у-у! Менты поганые! Все себе! Хапают и хапают!
– Начальство давай!!!
Разобрались только к вечеру. Но встревоженные жители деревни, которые успели тут же, в милиции, провести сход и избрать старосту, сказали, что будут писать в газету и жаловаться самому Генеральному Прокурору. Начальник пообещал объявить Сергея-кидалу в розыск. А заодно и неизвестного, который посеял панику среди населения.
– Все, мужики, идите, – устало сказал подполковник Котяеву и Феофанову, когда толпа у его кабинета, наконец, разошлась. – По домам идите, хватит на сегодня.
– А ты говорил, заявления не несут, – сказал с усмешкой Андрей Котяев своему напарнику, кивнув на заваленный бумагами стол. – Смотри, какая активность населения!
– Да это ж липа! – возмутился Сашок.
– Липа, не липа, а требует хода.
– Разберемся, – мрачно сказал подполковник. – Кто взял, сколько взял.
«Это вряд ли», – подумал Котяев. Желание разбираться само собой пропало.
* * *
Машина Алины Вальман во дворе их дома не могла остаться незамеченной. Котяевы жили в старой, с насквозь прогнившими трубами пятиэтажке, давно уже требующей капитального ремонта, олигархи здесь не селились. Для людей со средствами в городе строились новые микрорайоны, где дома были кирпично-монолитные, а квартиры в них – улучшенной планировки. Но и цены тоже были улучшенные, такие, что простым смертным и не подступиться. А здесь было уютно, как в домашнем халате и засаленных тапках. На лавочках у подъездов сидели пенсионеры, они же в тени деревьев играли в карты или в домино, а под их присмотром во дворе играли дети. Здесь же на веревках сушилось белье, женщина в майке и тренировочных штанах энергично выбивала пыль из ковра, а прямо посреди дороги развалились две ленивые собаки. Они не лаяли, вообще никак себя не проявляли, пока во двор не въехала большая красная машина. И тогда началось!
Вскочили и залаяли собаки, прекратился стук костяшек домино, женщина в майке замерла с поднятой рукой.
Алина подъехала и позвонила ему по мобильному телефону, а пока он спускался, вышла из машины на виду у сидевших на скамейке сплетниц и стала напротив подъезда. Те открыли рты.
Собаки, оставаясь на почтительном расстоянии, продолжали лаять, игравшие во дворе девочки оставили своих кукол и во все глаза смотрели на Алину, мальчишки, забросив в кусты футбольный мяч, на ее машину.
– А я тебе говорю, «Бентли».
– Не... «Ламборджини».
– Да ты почитай, чего написано!
– Ух, ты!
Алина молча улыбалась. Когда он вышел из подъезда, сделала пару шагов навстречу и подставила щеку, которой Котяев, смутившись, едва коснулся губами. Сегодня она была под стать своей машине: предметом роскоши. В коротком облегающем платье и белых сапогах под колено из тончайшей кожи. На глазах – огромные солнцезащитные очки. Все видели, что Алина приехала к нему, видели, как он поцеловал ее и как полез в ее машину. С одной стороны, момент триумфа, а с другой... Как непременно подумал бы Штирлиц, «это провал». Похоже, она сделала это нарочно.
– Что случилось? – спросила Алина, когда машина тронулась. – Ты чем-то недоволен?
– Теперь весь дом будет судачить! Им пищи для сплетен на месяц хватит!
– Разве тебе не лестно?
– В свете последних событий... – он тяжело вздохнул.
– А что случилось?
