— До свидания. Да, я хотела сказать…
— Что?
— Вы сегодня по-другому со мной разговариваете. Почему?
— С чего вы взяли?
— По-другому. Вы с сыном помирились?
— Да с чего…
— Это ваше личное дело, я все понимаю. Но… я рада за вас. Всего хорошего.
Звонок.
— Да? Я слушаю! Говорите!
— Рина? Господи, ну сколько можно болтать по телефону!
— Ника?
— Ну конечно Ника! Кто ж еще? Ты с Аллой, что ли, два часа разговаривала?
— Нет, не с Аллой. А зачем ты звонишь?
— Хотела предупредить, что она обманщица. Она вовсе не беременна!
— Вот как?
— Знаешь, гинеколог, к которому она обратилась, — моя хорошая знакомая. Мы недавно встретились, так, по-дружески, после работы. Посидели за чашкой чая. И она мне такую историю рассказала! Между нами, конечно!
— Ну-ну, продолжай.
— Оказывается, эта Алла приехала к нам в город, чтобы ей дали фальшивую справку о беременности.
— А… зачем?
— Может, хотела с тебя деньги получить?
— Ну получила она справку, и что?
— Во-первых, никакой справки она не получила. Моя приятельница — честная и порядочная женщина. И очень хороший врач. Я это тебе к тому говорю, что Алла вполне может обратиться еще к кому-то. И не исключено, что другой врач окажется не столь порядочным и за хорошие деньги…
— Алла больше ни к кому не обратится, Ника.
— Вот как? Ее что, посадили?
— Посадили?
— Ну да. За эту аферу с детьми.
— Она умерла.
— Да-а-а?… Какая жалость!
— Жалость?
— Ну а что я должна была сказать?
— По-моему, обрадоваться.
— Знаешь, ты уж меня совсем за гадину считаешь.
— Но эмоциями ты не богата. И вдруг: «Какая жалость!»
— Просто и не знаю, что тебе сказать.
— Я разговаривала не с Аллой, а с капитаном Севастьяновым.
— И что он тебе сказал?
— Что она не была беременна. Знаешь, стыдно в этом признаться, но мне стало немного легче. Не оттого, что она умерла…
— Понимаю. А насчет того, кто ее убил, что он сказал?
— А разве я сказала, что ее убили?
— Ну она же была такая молодая…
— Что, молодые от болезней не умирают?
— А чем же таким она болела? Я знаю на сто процентов, что эта твоя Алла была абсолютно здорова. Приятельница ее осматривала.
— Осматривала? Но зачем, если не было никакой беременности?
— Ну с чего-то же они начали разговор в кабинете? Не со «здрасьте, мне нужна фальшивая справка» же?
— Знаешь, Ника, ты что-то не то говоришь. Как гинеколог может с уверенностью сказать, что пришедшая к нему на прием женщина абсолютно здорова? Твоя приятельница разве анализы у Аллы брала?
— Знаешь, милая, у врачей глаз наметанный. И если бы она была больна настолько, что спустя месяц должна была умереть… Я хотела сказать…
— Я тебя поняла… Да, ты права: ее убили.
— Ну вот видишь!
— Севастьянов подозревает детектива.
— Какого еще детектива?
— Того, которого я наняла следить за Марком.
— Господи, этот-то здесь при чем?
— Говорят, что у них с Аллой был роман.
— Роман?
— Они встречались, разговаривали, даже сидели в местном ресторанчике.
— Поразительно! Я хотела сказать, что эта девка везде успевала! Я всегда говорила, что она просто шлюха!
— Кому говорила?
— Да тебе! Тебе!
— А что ты кричишь?
— Я не кричу. Знаешь, такие известия…
— Тебя-то они каким боком касаются?
— Я же твоя единственная подруга!
— Ах, да! Ты же рассчитываешь на мои деньги!
— Рина!
— Ладно, не притворяйся.
— Рина, перестань!
— Я и в самом деле не знаю, кому теперь их завещать. Может, пожертвовать на благотворительность? Учредить премию, как Нобель?
— Это не смешно.
— Ая и не смеюсь. Мне давно уже невесело. Сказать по правде, я устала. Какая жестокая, бессмысленная игра!
— Ты о чем?
— Знаешь, это была последняя капля, последний удар. Может, они мне и правда звонили с того света?
— Кто?
— Мама, Марк? Может, я ошибаюсь?
— Рина, ты в порядке?
— Боюсь, что снова не в порядке. Я стала такая рассеянная… Ты знаешь, что такое депрессия?
— Нет.
— Что, никогда не было?
— Знаешь…
— Понимаю: ты сильная женщина. А у меня вот сейчас начинается депрессия. Вернее, продолжается. Все началось, когда умер дядя. Потом несчастье с Марком… И вот теперь это. Последний удар. Ты меня понимаешь?
— Да.
— Все кончено. Я чувствую, что сил больше нет. Все меня предали. Если еще получится, что человек, которому я безоговорочно верила, всего лишь меня использовал…
— О чем ты, Рина?
— Боюсь, что не справлюсь. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать… Что-то страшное наваливается на меня. Хочется лежать весь день, накрывшись с головой. Лежать, лежать, лежать… Самое приятное в жизни — это сон. Если бы можно было сделать так, чтобы все время спать. Не умереть, нет. Просто спать, но чтобы дышать и знать, что когда все изменится к лучшему, можно просто-напросто открыть глаза и начать жить заново…
— Что ты говоришь, Рина?
— Ну разве это не прекрасно?
— Ты что задумала?
— А разве ты не хочешь, чтобы перед тем, как это сделать, я написала новое завещание? И оставила все деньги тебе?
— Знаешь, не хочу.
— Что?
— Я этого не хочу. Мне не нужно от тебя никакого завещания.
— …
— Рина?
— Знаешь, ты меня удивила. Я была уверена, что ты будешь вести себя по-другому. Но в твоем голосе была такая твердость! Меня ведь трудно обмануть. Особенно по телефону. Я очень тонко чувствую фальшь. Если с детства часами сидеть возле телефона, ожидая звонка, а потом разговор длится всего две-три минуты… Тогда за эти минуты приходится чувствовать и понимать все, что произошло в те долгие часы молчания и одиночества. Помимо тебя произошло. Приходится домысливать, проникать в суть… Ты меня удивила.
