— А… — Она испуганно зажала ладонью рот, но Валентин сразу понял:
— И такой человек тоже может найтись. Я не говорю, что я царь и бог. Но если понадобится помощь, позвони.
Люда вздохнула с явным облегчением. Не все так плохо. Она немного расслабилась. Рукой слегка сжала его влажное плечо:
— Ну хоть немного удовольствия ты получил? Или все так безнадежно?
Валентин снова рассмеялся:
— Ты, конечно, женщина умная. Но скажи, ради бога, кто учил тебя так по-детски целоваться? За те уроки, которые я тебе собираюсь дать в ближайшие несколько дней, надо было бы, конечно, спросить с тебя денег…
Она натянула до подбородка простыню под его внимательным взглядом. Черт возьми! Поцелуи — это, конечно, от Глебушки. Но неужели же первый муж был таким профаном, что она теперь вынуждена в свои тридцать с лишним лет краснеть перед этим человеком? Давно надо было завести себе любовника, а уж если не завела, то хоть сейчас воспользоваться моментом. Она кокетливо улыбнулась:
— Денег? А что? Можешь и спросить. Я готова.
И она одним рывком стянула с себя простыню…
…Когда в дверь постучали, Люда сразу поняла, что это пришел ее мальчик. Вставать не хотелось, одеваться тоже. Она тихонько позвала:
— Валентин! Скажи ему…
Что надо сказать Ленечке, Валентин понял без лишних комментариев. Разговаривали они недолго и очень негромко, потом дверь закрылась, и Валентин вернулся очень задумчивый:
— Слушай, Ляля, ты ничего мне про этого юношу не расскажешь?
— А что случилось? — Люда приподнялась на локте.
— Ну в сказки о потерянных во младенчестве и случайно найденных детях я не верю и в то, что он может быть твоим сыном, тоже. Ситуация сама по себе нестандартная: ты приезжаешь на курорт с красивым молодым парнем, который тебе не родственник, предоставляешь ему полную свободу, тут же заводишь курортный роман с его соседом по номеру. А меж тем ты не похожа на транжиру. Скажи на милость, зачем он тебе?
— У меня нет детей. А мне очень хочется о ком-то заботиться.
— Он не ребенок. Не маленький котенок, не щенок. Ему уже не нянька нужна, а просто женщина. И еще этот твой Ленечка очень непростой мальчик.
— Неправда. Он очень милый, очень наивный, и у него на лице все написано. — Люде было настолько неприятно, что она встала и начала одеваться. Томное оцепенение слетело с нее, едва начался этот разговор.
— Вот именно, — прищурился Валентин. — Пока еще написано. Ты сама его в это втравила.
— Втравила во что?
— В жизнь, на которую он никогда и не рассчитывал. Он теперь будет цепляться за нее изо всех сил.
— Пусть, — отмахнулась она.
— Как хочешь. Только будь осторожнее.
— Куда он пошел?
— К девочкам, — усмехнулся Валентин. — Должно быть, напьется.
— Ерунды не говори!
— Удивляюсь, как это ты бизнесом занимаешься? Или женщины становятся абсолютно слепы, когда речь заходит об их чувствах?
— А мужчины не становятся?
Она уже оделась, поправила волосы и стояла теперь в дверях номера, словно не могла уйти, не убедившись в том, что все, о чем говорит Валентин, — это неправда.
— Не знаю, не проверял.
— И как тебе удалось прожить свою жизнь без любви? — тихо спросила она.
— Чего ж проще?
И Люда закрыла наконец за собой дверь, потому что услышала то, что хотела. «Чего ж проще?» Он лжет, потому что проще-то как раз дать себе волю и любить, а не делать над собой усилие, притворяясь безразличным. И надо же было ему так испортить этот вечер!
А она даже не представляла еще, насколько он испорчен. Не вечер, конечно, а ночь. Потому что в два часа Валентин стал стучаться к ней в номер так громко, что разбудил и ее, и соседку:
— Ляля! Пойдем, посмотришь на своего драгоценного ребенка.
— Что случилось? — Она схватилась за халат.
— Да ничего особенного. Какая-то девица почти принесла его на себе и сдала мне на руки. Ради тебя я помог «ребенку» добраться до ванной. Сейчас его там наизнанку выворачивает.
Она бежала по коридору, переживая, словно мать, которая впервые увидела своего ребенка пьяным. Валентин пытался ее придерживать и на ходу говорил:
— Я бы тебя не позвал, но ты должна знать. Он бормочет что-то о любви, о своей горькой обиде и о тебе, жестокой.
Когда Люда влетела в номер, Ленечка уже ничего не бормотал. Он стоял на коленях возле кровати, уткнув лицо в мятые простыни, и в такой неудобной позе крепко спал. Люда долго трепала его мягкие волосы, но в конце концов с помощью Валентина раздела и положила на кровать.
— Когда ж он успел уснуть? — удивился Валентин. — Я думал, он всю ночь из ванной не вылезет.
— Мальчик еще, крепкий, здоровый мальчик. — Люда ласково поправила на Ленечке одеяло. И вдруг рассмеялась: — Не повезло тебе с соседом, а?
— Может, махнем на пляж? — подмигнул Валентин. — Танцы до упаду, купание в ночном море? Вода, как парное молоко. И купальник необязателен.
— Экскурсия же завтра, — отмахнулась было Люда. — С утра.
— Дались тебе эти развалины!
— Не развалины. Мечеть.
— Тем более. В Москве небось в театр лет пять не ходила, а здесь готова полдня пялиться на памятники, о которых ничего не знаешь.
— Все смотрят.
— Вот именно. Галочки ставят: был там-то, видел то-то, утащил камешек оттуда-то. А эти камешки специально для туристов самосвалами привозят и в местах их массового паломничества рассыпают. Так давай завтра этот камешек прямо на дороге подберем, пока другие будут за тем же добром ехать в автобусе несколько часов.
— Ладно. Уговорил. Но камешек должен быть побольше.
— Не сомневайся, — подмигнул Валентин. — Такой булыжник найду, что пролетариату впору. Как орудие против классового врага. И все-таки почему твое лицо вызывает у меня именно эти ассоциации?
— Какие? — напряглась она.
— Партийные, вот какие.
— Пошли быстрее, пока я не передумала, — заспешила Люда. — Потом об ассоциациях.
…Утром все трое сделали вид, будто ничего не случилось. Обходили в разговоре скользкую тему, хотя Люда и понимала, что Валентин прав: с Ленечкой надо бы поговорить. Но как объяснить ему, почему она стала вдруг для парня заботливой матерью? Почему именно он, а не кто-то другой? И Люда решила вообще ничего не объяснять, наслаждаться отдыхом, загореть до черноты и прожариться на солнце так, чтобы остальные полтора летних месяца при мысли о пляже просто тошнило. Нахлебаться досыта бездельем и соленой морской водой, а потом с новыми силами окунуться в океан каторжной работы. Потому что от Якушева какой толк? От него в любой момент можно было ждать неприятного сюрприза.
