— Фамилия?
— Слушай, ты бы Дашку спросил, а? Я ее от своих дел отодвигал, в ее дела тоже старался не лезть.
Видишь, живет теперь неплохо, на дачах гуляет, шашлыки кушает. Хорошо устроилась, как я погляжу. Только если узнаю, что по рукам пошла, и тетке этой, и самой Дашке шею сверну.
— Ну а друга твоего как зовут?
— Борька.
— Фамилия, адрес?
— Да он‑то тут при чем? В одном классе учились. Всего‑то делов.
— Ну что мне, в твою пионерскую организацию идти? Я же тебе объясни, что девушку из проданного тобой ствола убит. Непонятно?
— Дашки тогда даже Москве не было. Она была как раз в той пионерской организации, про которую ты базаришь.
— Ну, это ты, положим, врешь. Пионерской организации в то время уже не было.
— А мне по… Ладно, скажу. Друган мой все равно ни при чем. Веревкин он. Борис Веревкин. Проживает в том доме, где моя заветная квартирка кафеля в ванной дожидался. Адрес? Ладно. И адрес скажу. Пиши.
Волнистый записал. На прощание сказал Пентюхову, что очень надеется на его память. Посоветовал, поскольку делал в камере все равно нечего для облегчения собственной же участи вспомнить события давно минувших дней. Если Матроскин так упорно молчал про пистолет «Марголин», то либо действительно его не помнил, либо оставил его в наследство любимой девушке. Вместе со свободой. Биографи горничной Дашеньки теперь очень интересовав Сергея Павловича. Из‑за чего‑то она столкнулась с Нэтти, а девушки друг другу ни в чем не уступили. И кто кого победил?
Первым делом Волнистый навел справки о Борисе Веревкине. Тот устраивал Дашеньку на работу к своему отчиму. Там девушка пересеклась с Раскатовой, да так ей понравилась, что Евгения Львовна даже стала за нее впоследствии хлопотать.
Борис Веревкин стараниями своего отчима работал в солидной фирме, занимая непыльную, но хорошо оплачиваемую должность. Там майору ответили, что Борис болеет и сидит дома уже третий день. Набрав номер его домашнего телефона, Сергей Павлович услышал нежный женский голос, обладательница которого вкрадчиво сообщила, что сыночек подойти не сможет.
— Но он хоть дома?
— Дома. Но просил не беспокоить. Пожалуйста, — вежливо добавила женщина.
Неизвестная дама говорила так, будто напевала колыбельную песню, но трубку уверенной рукой опустила на рычаг. И контакта не допустила.
Сергей Павлович предположил, что это мать Бориса, а значит, жена того человека, у которого когда‑то работала Дашенька. Перезвонить, поговорить с ней? Может, она помнит секретаршу мужа? Как правило, жены господ бизнесменов в курсе, кто обслуживает персону их ненаглядного. Но уже набрав первые цифры номера, Сергей Павлович вдруг передумал. А почему не съездить в Химки? Один свидетель хорошо, но два‑то лучше! Чего мать не знает, вспомнит сын..
Лейтенанта Попугайчика он отправил обратно в район — составлять для начальства рапорт о проделанной работе. Юный лейтенант умел грамотно и красиво излагать свои, а главное — чужие мысли. Волнистый же в это время навестил Веревкиных.
Женщина, открывшая ему дверь, оказалась такой же медлительной, как и колыбельная песня ее голоса. Волнистый смотрел на нее с удивлением. И это жена миллионера Раскатова?! Лицо и волосы неухоженные, полное отсутствие макияжа и украшений. Что‑то в ее облике показалось Сергею Павловичу знакомым, но он никак не мог уловить, что именно. Длинные темные волосы собраны в косу на прямой пробор, лицо тонкое, взгляд меланхоличный. Увидев удостоверение майора, женщина горестно вздохнула.
— Это вы звонили? Я же просила не беспокоить. Пожалуйста, — тихо добавила она.
— Извините. — Волнистый вдруг почувствовал себя неловко. — Ваш сын действительно болен?
— Я никогда не обманываю. — Женщина опять вздохнула. — У Бори ангина.
— Всего пара вопросов. Если не возражаете, и к вам тоже.
Она впустила майора в квартиру и сразу же извинилась за беспорядок:
— Я не здесь живу. Мы с Николаем Васильевичем переехали четыре года назад в другую квартиру. В центре. Он купил. А эту оставили сыну. Борис человек молодой, холостой и неаккуратный. Извините.
Волнистый огляделся. Да уж, квартирка захламлена. Комнат две, ближняя дверь, судя по всему, спальня. Сергей Павлович заглянул туда и увидел мужчину лет тридцати, полного, рыхлого. Тот полулежал на диване и смотрел телевизор. Горло у Бориса было обмотано шерстяным шарфом. Увидев незваного гостя, он прохрипел:
— В чем дело?
— Боренька, ты лежи, — поспешно сказала мать. — Я тебе сейчас горячего молока принесу. С медом.
Сергей Павлович прошел вслед за хозяйкой на кухню.
— Сами видите: Боря говорить не может. — Она укоризненно посмотрела на майора.
— Простите, как ваше имя‑отчество?
— Мария Александровна.
— Веревкина?
— Почему Веревкина? — удивилась она. — Николай Васильевич настоял, чтобы после замужества я взяла его фамилию. Раскатова Мария Александровна. И сын мой, Борис, уже несколько лет как Раскатов.
— Отчим дал ему свою фамилию?
— Почему отчим? Отец.
Волнистый оторопел. Вот оно как! Мир‑то, оказывается, тесен! Теперь понятно, зачем Раскатова приходила в офис к Дашенькиному шефу! К бывшему мужу она приходила. И что же было дальше?
— У Бореньки астма, — пояснила Мария Александровна. — Бронхиальная. Он часто болеет. Теперь вот ангина прицепилась. Понимаете, мы приехали в Москву из города, главной достопримечательностью которого является завод по производству удобрений. И другой, цементный, тоже добавляет хлопот. Ужас просто, сколько там пыли! Боренька с детства часто болеет. Да и кто у нас не астматик? — Она безнадежно махнула рукой.
— А как вы попали в столицу? — спросил Сергей Павлович. — И давно вы здесь?
Жена Николая Васильевича Раскатова собрала поднос.
— Я сейчас отнесу ему горячее молоко и все вам расскажу. Только Бореньку не беспокойте. Пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул майор.
Потом они сидели на кухне, Волнистый пил чай, а Мария Александровна рассказывала.
Оказывается, Николай Васильевич Раскатов москвичом не родился. Он им стал. А на свет появился в глубинке, в промышленном городе, и по окончании школы устроился на завод простым рабочим, где и познакомился с учетчицей Машенькой Верев‑киной. Между ними случилась любовь, и вскоре Машенька родила Раскатову сына Бориса. Дело закончилось бы свадьбой, да Раскатов неожиданно пошел в гору. Сделался мастером, поступил в институт и попросил свою подругу до окончания учебы повременить. Тихая Машенька терпеливо ждала. И дождалась: отец ее Бориса стал начальником цеха. Тут речь опять зашла о свадьбе, но молодой и перспективный инженер вскоре получил новое повышение. Стал замдиректора! И опять ни к чему ему стало оформлять брак с бухгалтершей из расчетного отдела. Маша тоже стала ждать повышения, а Николай Васильевич уже метил в директорское кресло. Гонка Маши Веревкиной за карьерой Николая Раскатова продолжалась лет десять. Николай Васильевич был человеком честным. Деньги на сына давал регулярно, но тихой семейной жизни предпочитал карьеру и власть. И карьера его складывалась успешно. Только ресурсы ее в родном городе быгш ограничены. Человек без связей, скрепленных родством, мог продвинуться по служебной лестнице только до определенного предела. И женитьба на Марии Веревкиной этих границ не расширяла.
