— Так, ерунда, Холмс. Я…
Но ведь со мной действительно произошло нечто очень и очень странное!.. Глупо умалчивать об этом. Дважды я стал жертвой бредового состояния, и оба раза меня преследовали не поддающиеся логическому объяснению кошмары. Как врач, я не должен был это игнорировать.
— Это случилось, когда я ехал на встречу с вами, Холмс, — признался я и сколь мог подробно описал всё увиденное и услышанное в вагоне метрополитена.
Несмотря на всё своё самодовольство и толстокожесть, Холмс немного смутился, когда я упомянул покойную жену. Когда же я рассказал о послании, которое было мне передано, смущение Холмса быстро сменилось живым интересом.
— Просто замечательно! — воскликнул он и повернулся к Сайленсу. — Эта история весьма похожа на ту, которую вы поведали нам всего два дня назад.
— Весьма, — согласился Сайленс. — Если бы меня спросили, я бы сказал, что доктора посетили духи.
— О, всё это чушь! — возразил я. — Ничего подобного. Бредовое состояние, вызванное…
Но я не смог найти ни одного довода в свою защиту, что разозлило меня ещё больше. Я чувствовал себя загнанным в угол.
— Хорошо, — проговорил Холмс, — мы ещё разберёмся с тем, что же это было, но с нашей стороны глупо пренебрегать полученной информацией. В конце концов, — взглянул он на Сайленса, — тот факт, что голоса посетили именно вас, Ватсон, крайне важен.
— Однако, согласитесь, это странное послание не имеет практически никакого смысла. — Мне хотелось поскорее закрыть эту тему.
— Практически — да. И я нахожу это в высшей степени любопытным…
День за окном нашего купе постепенно уступал место вечеру, и мои мысли вернулись к вагону-ресторану. Признаюсь, желание вдохнуть глоток свежего воздуха было не слабее проснувшегося аппетита. Холмс настоял на том, чтобы окно купе оставалось закрытым: он утверждал, что дымная атмосфера помогает ему сконцентрироваться. Мне же дымная атмосфера помогала только кашлять. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда Сайленс согласился составить мне компанию, а Холмс решил побыть в купе.
— Меня подпитывают собственные мысли, — сказал он, глядя на мелькающие за окном деревья. — Уверен, они гораздо существеннее того, что может предложить пассажирам шеф-повар Северо-Восточной железной дороги.
Как только мы вошли в вагон-ресторан, я невольно напрягся: там ужинала моя «знакомая» старушка. Но, к счастью, она уже поймала в сети очередную жертву — довольно бледного мужчину с изборождённым морщинами лбом.
— Он меня просто преследовал, — говорила она, шумно втягивая в себя консоме. — В конце концов я была вынуждена попросить, чтобы оставил меня в покое.
Усилием воли я подавил далеко не джентльменский порыв опрокинуть тарелку бульона на её колени, задрапированные шерстяной тканью, и провёл Сайленса в дальний конец вагона. Здесь можно было поужинать, не слушая, как это делает неугомонная леди.
Усаживаясь за столик (спиной к старушке), я встретился взглядом с молодым человеком в безупречном костюме — тем самым, который стоял за мной в очереди на вокзале. Молодой человек посмотрел на меня как на пустое место и вернулся к своему ягнёнку. Я всегда считал себя дружелюбным и коммуникабельным человеком, но, судя по всему, в этот раз умудрился обзавестись парочкой недоброжелателей. Отчасти поэтому я решил немного расслабиться в компании доктора.
Сайленс, хоть и не обладал искромётным чувством юмора, был человеком весьма приятным. Впрочем, без этого качества он вряд ли стал бы успешным психологом. Любой профессионал скажет вам, что практика психолога в равной степени зависит как от его знаний, так и от обаяния.
Мы легко нашли тему для разговора и предались воспоминаниям о студенческих годах. В колледже Святого Бартоломея мы обучались в разное время, но при этом у нас оказалось достаточно общих знакомых. Беседа потекла легко и свободно.
Очень скоро речь зашла о его нынешнем призвании.
— Как случилось, что вы решили специализироваться в области…
— Невероятного? — сформулировал доктор.
— Я бы сказал, в нетрадиционной для медицинской науки сфере.
Сайленс пожал плечами:
— Стоит однажды убедиться в существовании сверхъестественного, и потом это невозможно игнорировать. Возникает ощущение, будто перед тобой открылась другая сторона бытия: всё, что ты принимал как само собой разумеющееся, все физические законы и постулаты переворачиваются с ног на голову. И как только ты начинаешь в это верить, верить по-настоящему, тебе уже сложно посвятить свою жизнь чему-то другому. К тому же я далеко не первый уверовавший.
— Неужели?
— Да-да. К примеру, доктор Мартин Хесселиус задолго до меня выбрал два пути — медицину и оккультизм. Вы знакомы с его работами?
Пришлось признать, что нет.
— О нём слышали очень немногие — что лишь доказывает, как низко его ценили в научных кругах. — Сайленс вздохнул. — Впрочем, ничего удивительного: к первооткрывателям всегда относились как к безумцам. Доктор Хесселиус по большей части занимался теорией, изучал мифы и легенды, пытался отделить правду от вымысла. При этом сталкивался лицом к лицу со сверхъестественным — как, собственно, и его последователь Лоуренс Ван Хельсинг.
— А вот это имя мне знакомо. Но смутно. Кажется… у него были какие-то неприятности в Восточной Европе.
— Лоуренс попадал в непростые ситуации в разных краях, — подтвердил Сайленс. — При всей его мягкости, это самый упорный человек из всех, кого мне приходилось встречать. Но у Ван Хельсинга узкая специализация, в то время как я смотрю на вещи шире. Я провёл несколько месяцев в провинции Чунцин с ним и его протеже Чарльзом Кентом и могу вам сказать, что человек он достойный.
— Вы много путешествуете?
— О да. Мир полон загадок, но, чтобы их разгадать, надо пройти его дорогами.
— Философия просвещения.
— И я счастлив, что могу себе позволить её исповедовать. Жизнь ко мне благосклонна.
Мне приходилось снимать квартиру пополам с другом, и как человек, который хорошо знает, что такое платить по счетам, я вынужден был согласиться: Сайленсу можно только позавидовать. Однако мысли о нужде не смогли отвлечь моё внимание от десертного столика. Вы же понимаете: жизнь должна продолжаться.
— Тут есть ещё один момент…
Голос доктора начал постепенно стихать, и я оторвался от торта, чтобы посмотреть на собеседника. Лицо Сайленса стало каким-то безжизненным; его нижняя губа отвисла, а изо рта появилось нечто, сначала принятое мною за струйку дыма. Но приглядевшись к капающей на скатерть блестящей тягучей субстанции, я понял: это совсем не дым.
— Доктор Сайленс? — позвал я.
Ни звука в ответ. Передо мной сидел пустой сосуд.
На секунду мне показалось, что я снова стал жертвой бредового состояния. Но если это так, то остальные пассажиры в вагоне-ресторане разделили мою участь. Сайленс был не единственным, кто потерял сходство с живым человеком. Я переводил взгляд от столика к столику и видел пустые лица одних пассажиров и растерянные, как у меня, других. Многие выделяли изо рта и ноздрей одинаковую слизистую массу. Тонкие тягучие нити этого вещества образовывали паутину между головами людей и стенами вагона.
