Еще бы, подумала Рита, этому ангелочку любой готов стать «старшим», его покровителем-покровительницей! Такой он прелестный парнишка, такой непосредственный, такой несмышленыш! И баба та, что заваливала его подарками (о чем свидетельствовала Сашкина квартира), – она тоже таяла... Пока ее не приперло компроматом. Если б ей сейчас не пришлось спасать собственную шкуру, то наверняка бы кинулась спасать ангельские крылышки! Но своя шкура дороже... И крылышки принесены в жертву шкуре.
Рита не любила «ангелоподобных». Они обычно эту роль играли вполне расчетливо. Но Саша, кажется, не играл. Он таким и был: несмышленышем, баловнем судьбы и людей, особенно женщин – из тех, кто в состоянии вершить судьбы. Жаль, что одна из них развернула его судьбу не в ту сторону...
– Он и вправду совсем ребенок, – согласилась Рита. – Вы с ним познакомились «на выезде», как я поняла, да?
Ей все-таки очень хотелось узнать, отчего Андрей, интеллектуал и аспирант, занялся проституцией. Просто так, из человеческого любопытства: уж больно не сочеталась с ним эта «профессия». Но спрашивать в лоб она постеснялась, отчего и закинула, как удочку, эту расплывчатую и не слишком обязывающую к ответу фразу.
– Я бы предпочел, чтобы ты не знала об этом. Но Сашка уже трепанул, и ты знаешь. Теперь ты хочешь услышать о причинах, так?
Рита прикусила губу. Была ли она бестактна? Или Андрей оказался чересчур проницательным?
– Да. – Она решила не лукавить. – Хочу.
– Хорошо, – кивнул он и подлил в рюмки коньяку. – Я очень сильно любил одну женщину. Но мы расстались. После этого я понял, что больше никогда любить не смогу...
Он помолчал, затем вновь заговорил:
– Нет, не так. Прозвучало как-то пафосно, фальшиво... Я просто понял, что чувство под названием «любовь» – ошибка. Несоответствие словесного определения реальной сути.
Рита удивленно подняла брови.
– Ну, вот смотри, – Андрей понял невысказанный вопрос, – политические партии существуют вроде бы для того, чтобы заботиться о благе страны и народа. Так?
– Не смеши.
– Я как раз об этом. На самом деле они заботятся только о том, чтобы пробраться на самые высокие места в обществе. И получить блага, которые данные места делают доступными.
– Кто бы сомневался! – хмыкнула Рита.
– Зря ты думаешь, что это так уж очевидно всем. Иначе люди бы вообще ни за кого не голосовали. А наиболее успешных политиков считали бы наиболее успешными лжецами и демагогами.
– Ну, да... Еще Пушкин сказал, что русский человек ленив и не любопытен. Он не читает, не размышляет, потому и верит всякой лабуде.
– Пушкин никогда не выезжал за границу. Иначе бы он обобщил свое утверждение до любого народа.
– Ну почему же? Помнишь: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич»...
– Помню. А ты начитанная.
– Я же вундер...
– Вундер-девушка, – улыбнулся Андрей.
Рита смутилась. Сама, что ли, набилась на комплимент?
– Ты о любви что-то хотел сказать, – суховато вернула она его к теме. – А ушел в тему о партиях.
– Так в любви то же самое. По определению, любовь – это когда любишь другого человека. ДРУГОГО! То есть хочешь, чтобы ему было хорошо и так далее. На самом же деле в любви каждый сам хочет устроиться максимально комфортно. Сделать с помощью этого самого другого хорошо лично себе.
– Извини, попроще нельзя? Ты про эгоизм?
– Нет. Эгоизм есть проявление инстинкта самосохранения, необходимого и здорового. Но он может быть и должен быть разумным. Чтобы получить любовь другого, нужно уметь свой эгоизм уминать. Давать другому пространство, возможность жить и дышать свободно рядом с тобой...
– Красиво сказано.
– Я тебя не убедил? Тогда вспомни Митю. Он тебя как бы любит. Даже готов тебя простить – неслыханная щедрость души! За то, что ты не дала ему себя изнасиловать.
– Все, все, убедил! – Рита поежилась и отпила коньяку. Говорить о Мите у нее никакого желания не было. – Так кто из вас был эгоистом неразумным?
– Оба. Она хотела, чтобы я занялся бизнесом и зарабатывал деньги. Я хотел писать диссертацию и заниматься наукой. Уступать никто не желал. Мы расстались.
– И после этого ты...
– Да. Просто секс. Без иллюзий. Никто никому не морочит голову словом «любовь». Обе стороны удовлетворяют физиологическую потребность. К тому же мне было интересно получить такой... м-м-м... нестандартный опыт. Я любопытен. Новые знания обогащают.
– Так отчего же ты бросил это занятие? Оно приносило деньги.
– Сашка тебе говорил о запахах... Он повторил мои слова.
– Помню.
Неизвестно отчего, но Рита чувствовала себя задетой исповедью Андрея. Он словно препарировал живые человеческие отношения – запутанные, сложные, но живые! – своим холодным, рассудочным анализом. Она не сумела бы ему возразить: его теория выглядела стройно и логично. Да только что-то в ней было не так, неверно! Может, потому, что он умолчал о том, как ему до сих пор больно от разрыва с той женщиной?
– Ты меня напрягаешь, – ответила она с вызовом. – Теперь я должна задаваться вопросом о том, как ты воспринимаешь меня на запах?
– Можешь не беспокоиться. Ты пахнешь хорошо. Здоровым телом и здоровой душой.
Она вдруг покраснела. Допила одним глотком коньяк и принялась молча убирать со стола, составляя посуду в мойку. Андрей оттеснил ее от раковины:
– Я вымою.
* * *
Рита вернулась в комнату. Она жутко устала за этот нескончаемый день, хотелось спать... и на чем же?.. Только сейчас до нее дошло, что в комнате есть лишь диван. Раскладной, но один. Особого трепета в ней это не вызвало: они с Андреем уже второй день сосуществуют бок о бок, и этот едва знакомый парень стал ей, как ни странно, почти «своим» – не другом, конечно, но, пожалуй, товарищем... Товарищем по несчастью. Такие два денька, как они пережили, многих недель стоят. Пуда соли и в придачу ведра горчицы.
Было бы, однако, неплохо найти парочку одеял. Иначе придется спать одетой.
Она посмотрела на часы: полночь с копейками. Звонить Александре с вопросом уже неудобно...
Андрей, покончив с посудой, застал Риту у раскрытых дверец шкафа.
– Что-то ищешь?
– Одеяла, подушки, белье...
– Я думаю, что они тут, – и он одним махом поднял край дивана, под которым обнаружился глубокий ящик со всеми необходимыми спальными принадлежностями. Одеял наличествовало как раз два, одно потолще, зимнее, другое полегче, летнее.
– Если тебя смущает мое соседство на диване, я могу спать в кресле.
Рита помотала головой. Ее уже ничего не смущало.
