– Повидал?
Ее опасный маневр – легкое движение назад, в три крохотных шажочка – он разгадал сразу и поэтому тут же, швырнув сумку себе под ноги, перехватил дверь.
– Ева! Ева, не спеши, пожалуйста! Я приехал извиниться!
– Да пошел ты!!! – заорала она вдруг не своим голосом и, вцепившись в дверную ручку двумя руками, принялась тянуть ее на себя. – Отпусти, сволочь!!! Ты сволочь, тебе известно?!
– Да… Не злись, прошу тебя. Я все объясню!
– Я все про тебя знаю, Воинов! Все!!! Ты использовал меня, паскуда! – пыхтела она, лицо покраснело, вспотело от натуги, шарф сбился. – Мне не надо ничего объяснять!!! Это известно, причем всем! Мне тут Белов хвастался, что нашу ситуацию живенько обсуждают! Ты похвалился?
– Белову ничего не известно. Он просто не дурак и додумал, увидав нас вместе и поняв, что я кошу под иностранца. Все просто!
Ее силы стали слабеть. И, пихнув сумку с крыльца в дверной проем, он без труда вошел в дом. Ева отцепилась от дверной ручки и отпрыгнула подальше. Воинов захлопнул дверь, огляделся.
В доме, насколько хватало обзора с той точки, где он стоял, ему показалось красиво, но как-то не обжито. Угол массивного дивана и часть кресла пестрели красивым ярким гобеленом, но на них валялись горы тряпья. Высокий торшер на медной ножке с красивыми канделябрами накрывала старая газета. Ковер был свернут рулоном и лежал посреди комнаты, наверное, гостиной. Кухня поражала размерами – у Воинова вся квартира в Челябинске была чуть больше. На окнах плотные шторы, сквозь которые не заглянуть с улицы. На полу паркет. Вдоль стен красивые шкафы натурального дерева, газовая колонка, резная деревянная скамья с подушками в ситцевых нарядных наволочках, в другом углу такой же резной сундук, накрытый чьей-то лохматой шкурой. В центре большой овальный стол на ножках-тумбах, вокруг дюжина стульев. И ни крошки съестного, ни в одном из блюд.
– На диете? – вдруг спросил он.
– Не твое дело! – огрызнулась Ева, потерла натруженные ладони и пошла в кухню.
– Нет, просто едой не пахнет. Вот я и сделал вывод.
– Сыщик! – прошипела она, забралась с ногами на подушки на скамье, уставилась на него исподлобья. – Ну! Что стоишь?! Деньги давай!
– Извини…
Он полез в карман. Достал конверт, где еще с родины приготовил одолженную у Евы сумму. Он ведь именно одолжил, а не украл. Он и в записке так написал. Положил конверт в центр стола.
– Считать будешь?
Саша скользнул по ней взглядом и вдруг обнаружил, что воинственности в Еве ноль. Что она вот-вот готова зареветь. С чего бы? Прежняя обида на него покоя не дает? Или что-то еще? Может быть, из-за подруги расстроена? Белов что-то такое говорил.
– Слушай, Ева, – он принялся ковырять мозоль на правой руке, внимательно наблюдая за своими действиями, хотя очень хотелось понаблюдать за хозяйкой. – Я хочу, чтобы ты знала… Там, в Испании, все было по-честному.
– Да что ты? – ядовито отозвалась она после паузы. – Только звался ты несколько иначе. И акцент присутствовал. И…
– Это все было работой. Мне нужно было наблюдать за одним нашим сотрудником.
– Больше никого не нашлось? – фыркнула она недоверчиво. – Выцепили парня из Челябинска!
– Именно. Он же не мог меня знать. И даже о моем существовании не догадывался. По нашей базе искали сотрудника, немного владеющего испанским. Вот и нашли меня. А я… нашел тебя.
Мозоль не поддавалась. Саша со вздохом сжал кулаки и спрятал их в карманы теплой куртки. Взглянул исподлобья на девушку. Она была такой недоступной, такой красивой, ершистой и в то же время незащищенной, что внутри заныло. Так некстати вспомнилась их последняя ночь. Они тогда вовсе не спали. Он знал, что утром уйдет. Так надо было. И язык чесался признаться ей хотя бы в чем-то. Но было нельзя – он мог провалить задание. А на него надеялась куча народа.
– Ева, – он сделал робкий шаг в ее сторону, она инстинктивно подобрала колени, сжала губы. – Ева, милая… Все, все было по-честному между нами, понимаешь?
– Нет! – воскликнула она с обидой. – Не понимаю! Та последняя ночь… Черт, у меня никогда и ни с кем так не было! Это была ночь чудесных откровений! Я так думала!!! А ты… Ты подло меня использовал, сволочь! И хотя бы намекнул, если рассказать нельзя было. Хотя бы намекнул!
Она зажмурилась, замотала головой, потом вцепилась в шарф, принявшись сдирать его с шеи. И через мгновение расплакалась, уткнув голову в коленки.
Ну что ты станешь с ней делать?! Плачет, как ребенок. Попытаться утешить, а вдруг будет только хуже? Он вот лично не знал, как поведет себя сильная женщина, которую довели до слез. Очень хотелось схватить ее, прижать к себе, расцеловать, он так скучал по ней!
– Ева, милая! Ну не надо, – тихо попросил он, присаживаясь к ней на скамейку. – Я прошу тебя, не плачь. Пожалуйста…
Вытянув правую руку, он слегка коснулся ее плеча. Она не шевельнулась, продолжая плакать. Воинов осмелел, сдвинулся сантиметров на десять ближе к ней, протянул вторую руку, положил ей на затылок, замер. Никакой реакции. Уже замечательно.
– Иди ко мне, – просипел он, резво просунул одну руку под нее, второй ухватил за талию и посадил себе на коленки. – Иди ко мне, моя милая. Господи… Господи, Ева, как же я скучал…
– Ты сволочь, – слабым плаксивым голосом возразила она, утыкаясь губами в его щеку. – Ты кинул меня!
– Нет. Господи, нет же! Я просто выполнял приказ, девочка моя. Просто выполнял приказ.
Он нес совершенную чушь, уже плохо понимая, что говорит. Ее губы на его лице! Пальцы под свитером жадно хватают его кожу, оставляя на ней горящие следы! Ее запах, господи, он просто сводил его с ума. Она пахла перегретой на солнце травой, первой грозой, подмороженной проталиной, сверкающим инеем. Она была…
Она была всем, чем он дышал и наслаждался.
– Ты вспоминала обо мне? – Он целовал ее шею, растягивая вырез старенького костюмчика мышиного цвета до изящных ключиц. – Ты думала обо мне, Ева?
Зачем понадобилось это спрашивать? Идиот! Ты же украл у нее деньги! Ты бросил ее одну после шикарной ночи в гостиничном номере в чужой стране! Такое не забывается. И она именно так сейчас и скажет. И снова добавит, что он сволочь. Осторожной поступью, чтобы не спугнуть, чтобы снова не потерять. Чтобы снова не мучиться без нее. Надо так!
– Прости, – добавил он, услыхав ее судорожный тяжелый вздох. – Прости меня, милая, прости!
– Прекрати все время извиняться, Серхио! – шутливо прикрикнула на него Ева придушенным голосом. – И прекрати уже тянуть этот чертов костюм.
– А что мне делать? – Он отодвинулся, глянул на нее – растрепанную, с потемневшими жадными глазами, со следами недавних слез, снова полез к ней целоваться, без конца повторяя: – А что делать? Что?
– Да сними его уже, наверное! – прикрикнула на него Ева. – И куртку свою сними, у меня и со мной не замерзнешь…
