– Ладно, – Воинов смиренно улыбнулся, свернул блокнот, шагнул к выходу. – Вы мне, Илья Иванович, вон по той своей рации ребяток позовите. Их ведь у вас четверо должно быть в смене, так? Вы пятый.
– Трое, – поправил Хаустов, нависая черной скалой над его макушкой. – Четвертый из этой смены больше не работает. Уволился.
– Давно? – затеплилась надежда на возможный след.
– Полгода почти, – обрубил сразу все хвосты громадный мужик.
– А-аа, ладно. Так позовите ребят-то.
Они подъезжали по очереди. Трое приличных, хорошо подстриженных, гладко выбритых парней в униформах с иголочки. Смотрят серьезно, спокойно, без нервозности, которую он ощутил в Хаустове. Оно, может, и понятно: ответственность за все хозяйство на нем. Говорили с Воиновым почтительно, но не боялись и не каменели, как их начальник. Про машину Лагутина ни один ничего сказать не мог.
– Мы ведь не знаем, когда заедет, когда выедет. Наше дело периметр стоянки. Чтобы все тихо, без воя сигнализации, без царапин и скрытых ДТП, понимаете? Вся регистрация у Ильи. Он впускает и выпускает машины. Раньше у нас четвертый был, он уволился.
– Как выглядел этот четвертый? – спросил он так, на всякий случай.
Ответ снова разочаровал. Мужику было хорошо за пятьдесят, и уволился он по причине слабого здоровья.
Все понятно. Представить себе шикарного плейбоя с косой челкой, который умело обрабатывал наивных дурочек, работающим здесь, среди скучных рядов пыльных автомобилей, было практически невозможно.
Но как же тогда машина попадала к нему в руки, черт побери??? И не единожды!!!
– А другая смена? Там кто работает? Когда они заступают?
Заступали они через три дня. Там работали все четверо. И по описаниям ни один не подходил под внешность, которую нарисовала тетя Зина – соседка пропавшей Лены Воробьевой.
Через три дня уже наступит Новый год, с тоской подумал Воинов, закрывая блокнот с адресами сотрудников другой смены. Ева подруги не дождется, будет сидеть в углу деревянной скамьи, смотреть полными слез глазами на мерцающие игрушки на елке и молчать. Уж лучше бы она орала, металась. Материлась, бесилась как раньше. Уж лучше бы он горя хватил от ее неуемной энергии, чем от ее тихой точки.
Он сел в машину, включил телефон, сразу повалили сообщения о звонившем ему абоненте. Сева! Звонил девятнадцать раз! Последний раз просто написал: отзовись, падла! Был звонок от Власова. Он набрал ему и коротко рассказал о результатах. Вернее, об отсутствии результатов. Власов тут же сник.
Пришлось набирать и Севе.
– Что там? – спросил тот, прекрасно зная, где его напарник пропадает.
– Не поверишь, пусто! – Саша кисло улыбнулся молодой барышне, въезжающей на стоянку на шикарной красной машинке. – Никого, кто бы хоть отдаленно был похож на парня Воробьевой.
– Не печалься, ступай себе с богом… – пропел гнусаво Сева и вздохнул. – Ладно, дуй сюда. У меня для тебя две новости: хорошая и плохая.
– Говори!
– А вот хрен тебе, будешь знать, как на звонки не отвечать! Чем быстрее приедешь, тем быстрее узнаешь.
Обратная дорога показалась Воинову длиннее, хотя и ехал он всего ничего, каких-то полчаса. Осторожно, чтобы не попасться на глаза старшему следователю, он пробрался к себе в кабинет, сбросил куртку, пригладил волосы и тут же кинулся к чайнику. Сева наблюдал за ним с ехидным оскалом. И как только Саша сел за свой стол с чашкой чая, поинтересовался:
– Считаешь, что если ты сидишь за столом с чашкой, то все станут думать, что ты тут весь день был?
– Нет, но… – Воинов глотнул и поморщился, обжегшись. – Но попытаться стоит. Так что за новости? Не томи!
Сева откинулся на спинку стула, вытянул обе руки, уложив ладони с растопыренными пальцами на стол, как пианист, и проговорил:
– Первое… Виновник смерти Лагутина установлен.
– Да ну!!! – он поперхнулся, закашлялся до слез. – И??? Кто это??? Кто-нибудь из…
– Никакого отношения этот мужик к твоему делу не имеет. Никакого!
О как! У него уже есть свое дело. Личное свое дело, до которого никому больше дела нет. Разве что Власову. Ева не в счет, с нее все и началось. Вернее, с ее подруги. Вернее…
О господи!
– Так кто?!
– Машина в угоне. Угнал какой-то чудик, на тачке той сбил Лагутина и… И уснул через пятьдесят километров. Проспал до утра, потом покатался еще до сегодняшнего обеда, пока его не задержали ребята с жезлами. Вытащили из тачки, а его все еще штормит. Это надо было так нажраться, а!!!
– И, конечно же, он ничего не помнит?
– Не-а. Ребята говорят, там пара бутылок водки, сто процентов. И сегодня с утра еще две пива. Как тут упомнишь? Угнал тачку из-под окон приличного человека. Сбил второго приличного человека, катился, куда глаза глядят. Уснул потом. Вернулся в город через сутки почти, а тут… Обычная же история, Саш, что тебе не нравится?
Воинов скептически кривился. История смерти Лагутина ему совсем не нравилась. Надо же, как все своевременно! И машину мужик в хлам пьяный угнал, и Лагутина переехал как раз тогда, когда он в каком-то тупике кого-то ждал.
– Ну, нравится тебе это или нет, – Сева поднял руки с растопыренными пальцами и махнул ими в его сторону, – но искать больше никого не надо. Парень дает признательные показания…
– Под диктовку?
– А что поделаешь, если он ничего не помнит! – фыркнул Сева. – Нам же лучше, не надо теперь никого искать.
– Это тебе не надо. А я поищу! – Воинов с грохотом опустил чашку на стол. Уставился на Севу. – Это и была твоя плохая новость?
– Нет, что ты, это новость хорошая. Плохая – это то, что ты дежуришь в новогоднюю ночь. Так-то, брат…
Глава 12
Ей стало неуютно, холодно, кажется, болели запястья. Или ей это только казалось? Господи, почему все время хочется спать?! Она все время спит и спит. Почти ничего не ест. Пьет да пьет немного. Напиток какой-то странный – сладковато-приторный, с легкой горчинкой. Он сказал, что это от простуды, которую она подхватила, купаясь в прохладной воде.
А почему она в ней купалась? Горячая вода ведь была в доме, была. Она точно помнила, что вода из крана горячей воды текла именно горячая. А из душа…
Ах, вспомнила! Он купал ее холодной водой в наказание! Точно, точно. Она плохо вела себя, кажется, неосторожно сделала пи-пи в кровати, потому что слишком крепко спала. И он ее наказывал, поливая холодной водой из душа и шлепая мокрым полотенцем по спине, бедрам, бокам.
– Плохая девочка… Отвратительная, грязная…
Мокрое полотенце было шершавым и оттого казалось еще более холодным. Холоднее, чем вода, которая лилась ей на голову, в рот, заливала уши, глаза. Ей было больно, стыдно, хотелось плакать и просить о пощаде. Но она знала, что тогда будет только хуже. Еще хуже. И она просто просила прощения и вымученно улыбалась ему синими от холода губами.
